Эва Баш - Детектив Мэд Мёрдок [litres]

До колледжа нужно было идти по прямой около четырёх кварталов, но Луиджи увлёк меня в сторону пирсов. «Всё хорошо», – мягко ответил он на мои невнятные возражения. Выйдя к заливу, мы пошли вдоль берега. Галька шуршала под ногами, шелестели листья деревьев, склонившихся над самой водой, в которой отражалась ярко-жёлтая почти полная луна. Выбрав место, Луиджи снял матросскую курточку и, расстелив её на земле, жестом пригласил меня сесть, а сам растянулся рядом, подложив под голову руки. Бесконечно долго мы сидели так, слушая шум волн, набегавших на берег, и сухое стрекотание цикад в прибрежных зарослях. Становилось зябко, и я передёрнула плечами, кутаясь в кардиган. Заметив моё движение, Луиджи приподнялся на локте и вдруг коснулся моей лодыжки. Я повернула к нему голову. Он смотрел на меня снизу вверх, не отводя своих бессовестных глаз, пока его ладонь двигалась всё выше и выше и, преодолев колено, вдруг резко скользнула вниз. Схлопнув разом ноги, я скинула его руку, собираясь выразить своё возмущение, но не успела. Он сел и, притянув меня к себе, попытался поцеловать в губы, но получилось в висок. Усмехнувшись, он легонько дунул мне в ухо и, коснувшись его, как мне показалось, кончиком носа, отстранился.

Мне стало страшно. Огни порта оказались вдруг такими далёкими, а ночная тьма – такой близкой, что её можно было пощупать.

Однако… в ту ночь моим страхам не дано было осуществиться. Луиджи проводил меня до колледжа, ни разу не коснувшись и не произнеся ни слова. Только улыбнулся на прощание, и в его взгляде больше не было ни насмешки, ни бесстыдства. Было что-то другое, но я не понимала, что именно.

Я не сомкнула глаз до самого утра, размышляя о нём и о том, что случилось и не случилось той ночью. Я не жалела ни о чём.

А несколько дней спустя мы встретились снова. Он поджидал меня у колледжа. С букетом цветов, сорванных в чьем-то саду, и неизменной спичкой во рту. Видел бы ты лица девочек, с которыми мы вышли на прогулку, когда он подошёл ко мне и молча протянул этот букет. Я смотрела на цветы, на него и не знала, что делать и как реагировать. Если бы не Жаклин, мы, наверное, так и стояли бы посреди улицы до скончания века. Чуть подтолкнув меня к Луиджи, она отвела девчонок в сторону, оставив нас вдвоём.

– Прости, – улыбнулся он и снова протянул букет.

Я приняла его, и мы медленно пошли вдоль улицы.

– Я обидел тебя, – снова не спросил, а констатировал он.

Я помотала головой.

– Мне понравилось.

Я не стала уточнять, что именно, но почувствовала, как моё лицо заливается краской. Он в ответ лишь улыбнулся, без усмешки.

Когда он предложил встретиться снова, я согласилась.

Через три недели он отправлялся в Южную Америку, а оттуда – в Старый Свет… и эти три недели, проведенные с ним, были самые счастливые три недели в моей жизни. Мы гуляли, ели мороженое и не говорили ни о чём. Иногда он пел мне песни на своём потрясающем языке или читал стихи, а я делилась тем, что творилось в моей голове. Но с Луиджи было приятно и просто молчать, наслаждаясь моментами. Закатами над заливом Мобил или его мимолетными прикосновениями… Он больше не делал попыток поцеловать или потрогать меня. Наши отношения были апофеозом целомудрия до одного дня.

Была Пасха, всё было закрыто, и мы могли лишь гулять под дождём, чуть-чуть обнявшись. Я вся продрогла, и он, заметив это, сказал, что отведет меня в колледж, но я сказала, что хочу узнать, где он живет. Не думаю, что я отдавала себе отчёт в том, что это, по сути, было прямое предложение.

Он снимал комнату недалеко от порта. Совсем маленькую. С окном, выходившим на кирпичную стену, узкой кроватью и комодом.

«Тебе холодно,» – сказал Луиджи и вышел, оставив меня изучать книги, лежавшие на комоде. Они были на итальянском, а имена авторов мне не знакомы. Лишь пару лет спустя я узнала, кто такой Ницше.

Вернулся Луиджи с бутылкой сидра и патефоном.

Так под стук капель дождя по жестяным карнизам и чарующие звуки джаза и бархатистого голоса Мэрион Харрис я стала женщиной…

На следующий день я свалилась с простудой и в полубреду снова и снова прокручивала в голове мысли о нём. О том, как его губы касались меня и… Впрочем, неважно, через два дня Жаклин принесла записку от Луиджи. Она была на английском, видимо, кто-то помогал ему. Луиджи писал, что будет вечно хранить память обо мне в своём сердце и непременно напишет, когда доберётся до Барранкильи. Его корабль отплывал тем же вечером. Я знала, что это должно было случиться, но не так скоро. Только не сейчас, когда мы только узнали друг друга!