Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

Вся ситуация выглядела немытой и больной, вдруг подумал я. Почему я испытываю отвращение к этой женщине? Почему не могу преодолеть брезгливость, подняться, намочить полотенце и протереть ее потное лицо и шею? Что же я за скотина такая, если вид болеющей любимой женщины вызывает во мне желание отвернуться?

И ведь я отнюдь не чистоплюй и не маньяк-эстет. Физиологические нюансы, неизбежные, когда мужчина и женщина занимаются сексом, вместе едят, спят и ходят по очереди в один и тот же туалет, меня никогда не возмущали и не раздражали. Более того, я считаю: принимать человека нужно вместе с его запахами, звуками и прочими телесными спецэффектами.

Принимать — если любишь.

Мое тело отторгало тело Даши — внезапно понял я. И тут же с удивлением сообразил, что ужасная качка на меня уже не действует. Ушла тошнота, голова перестала раскалываться, желудок встал на место, ноги налились силой. Я спокойно встал с койки и, пошатываясь (каюта продолжала ходить ходуном), подошел к выходу в коридор. Я помнил, что над нами располагался капитанский мостик. Наша каюта была премиум-класса, из нее можно было попасть прямиком на капитанский мостик. Даше это чрезвычайно нравилось. Ей все чрезвычайно нравилось, что было премиум-класса.

Отворил дверь в коридор. Где-то близко ревел океан и вызывал меня свежим воздухом наружу: хватит анализировать и барахтаться в своих комплексах, выходи на простор, лови волну! Да, подумал я, и правда какое-то барахтанье. Все эти годы после нашего с Дашей расставания я мучился чувством вины за то, что ушел от нее, причем толком ничего не объяснив. Впрочем, Даша и не требовала объяснений. Единственное, в чем она меня упрекнула в нашу последнюю встречу, это «Ты так и не купил мне квартиру!». Я удивился: у Даши была прекрасная квартира в самом центре Киева, и она вовсе не нуждалась в улучшении жилищных условий, к тому же никогда мне об этом не говорила.

Хотя Даша, казалось, спокойно восприняла мое решение расстаться — без истерик и слез, чувство вины меня грызло постоянно. Я оставил женщину, с которой мне было хорошо, и оставил без видимых причин. Я сам не понимал, почему больше не хотел с ней ничего делать вместе — не хотел путешествовать, есть, спать. И это непонимание меня мучило.

И только сейчас, спустя столько лет, болтаясь в адской ловушке между стихиями океанов, я понял: мое тело умнее меня. Оно не хотело и не принимало Дашу. Сколько раз раньше я ловил себя на мысли, что мне неприятно наблюдать, как Даша ест, как пьет вино, оставляя на бокале жирный след помады. Да что помада — мне неприятно было и во время секса, когда я чувствовал запах ее слишком обильной смазки, буквально плавая в ней.

Тело с самого начала знало, что Даша меня не любит и ее интерес ко мне вызван исключительно коммерческими причинами: у меня были деньги; я любил путешествовать и с удовольствием брал ее с собой; я нуждался в ком-то, кто оценил бы по достоинству и мой статус, и мою страсть к путешествиям.

Даша умела ценить и то, и другое.

Однако мое тело знало больше, чем моя душа.

Я высунул голову за дверь и вдохнул свежий колючий воздух. Кожа стала чувствительной, словно в лицо бросили горсть ледяной крошки, из глаз непроизвольно потекли слезы. Так вот оно как, подумал я. В этот раз я путешествую во времени молча. То есть я не буду разговаривать с Дашей. Мне не о чем ее спрашивать. Все ясно и так. Вот интересно, знал ли дед Лука, что мой третий прыжок в прошлое окажется самым экстремальным и в то же время самым простым? В этот раз загадка прошлого разрешилась очень быстро, мое тело само открыло мне глаза на разгадку.

Даша за моей спиной заворочалась и то ли всхлипнула, то ли вскрикнула. Я подошел к ее койке, аккуратно вытащил из-под нее полотенце, поднял с пола еще одно, свернул их в ком, вынес в санузел и бросил на пол. Намочил свежее полотенце, подошел и вытер ей лицо, руки, шею. Вернулся в санузел, взял с полочки заколку для волос и сделал Даше хвостик, чтоб волосы не лезли в рот. Она лишь что-то промычала, не открывая глаз. Я достал из бара бутылку минералки, налил в стакан и попробовал ее напоить. Даша глотнула, чуть не подавилась, смешно хрюкнула и перевернулась на другой бок.

Я взял стакан, сел на свою койку и уставился в окно. Несмотря на то что «Григорий Михеев» трещал и гудел, натужно сопротивляясь океану, на душе у Марка Гладкохатого воцарился полный штиль.

С Дашей Дацюк я познакомился, когда она еще была не раскрученной селебрити, а совсем юной начинающей моделью.