Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

В Питере жил мой двоюродный брат, и однажды я попросил его вручить Еве от моего имени большой букет роз. Кузен все сделал, как просили, — и влюбился! По телефону Ева рассказывала, что брат приглашал ее на свидание, звонил каждый день, пока до него не дошло, что он навязчив, и вообще ему ничего не светит. Узнав об этом, я не удивился, так как и предполагал что-то в этом роде: Ефросинья была магнетической барышней и запросто очаровывала с первого взгляда.

На первомайские праздники случилось несчастье: убили мужа Евы. Какие-то криминальные разборки. Она рыдала в трубку, я утешал, как мог, обещал приехать при первой же возможности.

Семинар перенесли с мая на июнь, и в начале лета я на неделю прилетел в Питер. Мы с Евой гуляли в Летнем саду, ездили на берег Финского залива, ходили ужинать в ресторан на Васильевском острове. Я поражался ее живому уму и эрудиции, что вкупе с недюжинным интеллектом делало ее прекрасной собеседницей. Рассказывая о Питере, она становилась артисткой: это были настоящие моноспектакли, и их героями были подвалы Эрмитажа, крыша Казанского собора, залы Михайловского замка, Исаакий, Кунсткамера…

Она похудела, временами казалось, что она на грани нервного срыва, впрочем, волю эмоциям не давала. Я хорошо понимал причины ее нервозности: поскольку развод не успел завершиться, Ева осталась вдовой убитого и наследницей его немалого состояния. Гражданская жена бизнесмена объявила, что будет бороться за наследство — ведь есть ребенок, и наняла адвокатов. Ева была настроена мирно, сказала, что поделится наследством, однако, пока ситуация разруливалась, очень нервничала.

От этих событий я был в легком шоке. Голова шла кругом: Ева оказалась владелицей особняка в престижном районе Лондона, на который гражданская жена не претендовала, к ней отошли половина банковских счетов и нефтяной бизнес.

— Ты теперь нефтяной магнат! — оторопело шутил я.

— Я хочу все-таки стать журналисткой, — качала головой Ева.

В этот приезд я остановился в другом отеле: Ева объяснила, что будет чувствовать себя неловко, если я буду жить там, где она работает. Меня ее заявление обрадовало: это означало, что она решилась на близкие отношения. Я не ошибся. Ева оставалась у меня на ночь, утром мы неспешно завтракали и договаривались, как сегодня проведем свободное время. Нам было комфортно вместе. Я понимал, что имею дело с богатой женщиной и меня не рассматривают как дядю-банкомат. Мы ходили по магазинам, делали покупки, я обратил внимание, что Ева, как и я, отлично разбиралась в брендах, умела одеваться, ценила качество одежды и обуви, качество еды и качество отношений. Нас объединял вкус к жизни.

— Как ты теперь будешь жить? — спрашивал я ее.

— Не знаю, — пожимала она плечами. — Пусть только все закончится, а там посмотрим.

На нервной почве у Евы начались проблемы с почками, она загремела в больницу, ей сделали операцию. Я звонил, слушал ее тихий голос, из которого словно выкачали все силы, подбадривал:

— Хватит киснуть, пора состояние проматывать, а для этого богатырское здоровье нужно!

В августе я прилетел в Питер, остановился в «Астории». Ева стеснялась шрама на животе, я боялся активничать в постели, и в конце концов наш интим свелся к тому, что мы лежали, обнявшись, и разговаривали. Как и при первой встрече в ресторане, я подробно рассказывал о своей жизни, Ева — о своей. Она снова рыдала — взорвали ее близкого друга, тоже по каким-то криминальным делам.

Я возвращался в Киев поездом (билетов на самолет не удалось достать, несмотря на связи — отпускной сезон!), много курил в тамбуре, вспоминая наши с Евой встречи, а в голове беспрестанно крутились строчки Александра Кочеткова:

Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, —

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана —

Прольется пламенной смолой.

Вернулся в купе, попробовал заснуть, а в перестуке колес мне продолжало слышаться: «С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь…»

Не успел я доехать до Киева, как зарезали хорошего знакомого Евы — средь бела дня, в подворотне.

— Марк, я не хочу оставаться здесь. Я уеду, Марк, — плакала она в трубку: бедная богатая женщина, не понимающая, как жить дальше.

Я приезжал в Питер раз в два-три месяца. Догадывался, что у Евы, кроме меня, еще есть любовник, может, и не один. Однажды мы слетали вместе в Нью-Йорк, остановились в доме у общих знакомых. Ева не захотела спать со мной в одной комнате, и я понял: опасается, что информация дойдет до кого-то, кому не надо знать о наших отношениях.