Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

Я почувствовал себя как на экзамене, когда уверен, что учил же этот билет, точно учил, и даже помнишь параграф в учебнике, где об этом написано, и шрифт, которым напечатан ответ. А вспомнить точную формулировку не можешь.

— Хочу понять, Лука, как я живу, — сказал. Подумал и добавил: — Почему я так живу. Вернее, почему я так жил.

Дед Лука издал звук, будто попробовал варящийся борщ: ннуфф! И покачал головой. Было неясно, сдал ли я экзамен или нет. Я и сам не знал, правильно ли я сформулировал свое беспокойство. Больше говорить было нечего.

Мы сидели в какой-то печальной и торжественной тишине. Она не давила на уши, не вызывала неловкости. Тишина усиливала ощущение некой исчерпанности, опустошенности. Наступил вечер, а было совсем светло. Я поднялся, подошел к стене с фотографиями. Глядя на снимки родни, которой уже нет, я отчетливо осознал, какая же тяжкая участь выпадает на долю всех поколений! Не бывает легких и тяжелых времен. Войны, драмы, трагедии и беды не минуют ни одно поколение, и не важно, какое на дворе столетие.

— Пошли, Марк, хутор покажу ваш, — негромко позвал из сеней дед.

Я удивился: вот так запросто сейчас пойдем на хутор? Надо же машиной подъехать, наверное, но почему-то промолчал, почувствовав неуместность предложения сесть в автомобиль.

Думал, идти придется долго. Мы вышли за забор, перешли улицу. За ней начиналось большое вспаханное поле.

— Видишь вон там четыре тополя? Посредине поля, — показал Лука. Этих пирамидальных красавцев было трудно не заметить. — Вот там ваш хутор стоял. Дом хороший, хозяйство, земли много было у прадеда твоего Давида. Там и хоронили вы своих.

Своих! На душе потеплело от этого слова. По спине пробежала дрожь, которой я уже не удивился и даже обрадовался.

— Вот спасибо! Я так мечтал сюда попасть! Почему-то ни отец, ни тетя не посвящали меня в семейную историю. Опасались, что террор может вернуться.

— Ну, не зря опасались, — протянул дед Лука.

Я стоял и смотрел на тополя, которые высаживали мои прадеды. Под ними сидели, беседовали, любили, ссорились, мечтали… От осознания того, что на эти деревья смотрели мои родные и уже такие далекие люди, меня буквально распирали смешанные чувства — радость, горечь, гордость, досада.

У основателя хутора, моего прадеда Давида, было четверо сыновей. Семья была зажиточной, работать умели и любили. Мой дедушка, Иван, рассказывал о своих троих братьях нечасто и очень увлекательно: один учился в университете в Петрограде, думаю, это было большое достижение для хуторского хлопца, там он и сгинул в революцию. Другого вместе с отцом Давидом загнали в Сибирь, где они снова завели хозяйство, их там раскулачили повторно и убили. Третий брат погиб на войне в самом начале.

Давид основал хутор Гладкохатый по соседству с селом Бутенки, где жили казаки, вышедшие на «пенсию» — в отставку. В Бутенках жила семья Ксении — моей бабушки. Иван ходил с ней в село на свидания.

От Голодомора мои дедушка с бабушкой и маленькими детьми успели убежать в Полтаву, затем в Чернигов. После ужасных голодных лет они старались работать в системе общепита: бабушка всегда руководила столовыми, дед был бухгалтером на молокозаводе. Его и посадили вместе с директором завода — за вредительство. Через год он вышел и прямиком на войну. Окружение, плен, побег, ранение, все время в строю, форсирование Днепра, освобождение Киева, взятие Берлина. Типичная украинская судьба семьи XX века.

Будучи старшиной, дед умудрился притащить из Германии обеденный стол, настенные и наручные часы и даже одну картину, не представляющую особой художественной ценности. На ней было изображено лесное озеро с лебедями. Когда я его спрашивал, нельзя ли было что-то более ценное выбрать в трофеи, он отвечал, что не тот чин имел.

Отец Ксении, на которой женился Иван, тоже был из вольных казаков. Звали его Василий, и судьба у него была не менее остросюжетной. Василий стал жандармом. В детстве я любил рассматривать фото, на котором дед Вася в форме жандарма важно сидел на стуле, а совсем молодая прабабушка в красивом платье стояла рядом, опираясь на его плечо.

Василий одно время работал на железнодорожной станции в Тифлисе. Первый раз его арестовали в 27-м. И произошло нечто невероятное: он написал письмо Сталину, и его быстро отпустили! В письме Василий напомнил Сталину о знакомстве — я думаю, что он брал взятки у Джугашвили, когда тот грабил банки в Тифлисе.

Когда прадеда Васю арестовали второй раз — в 30-м, уже никакие письма не помогли. Прадед сгинул, а семья была вынуждена бежать из Бутенок и скитаться по городам Украины, путать следы и вскидываться от тревоги. Тоже, увы, типичная судьба многих украинских семей.