Андрей Фёдоров - Желтый караван

Он выкинул в окно окурок, и наступила эта пауза-абзац перед кульминацией.

Впереди светлело. Определялся, обретал границы выход из туманного коридора.

— Нашелся один. О нем я тебе много не скажу. Не наш. После отсидки прислали. Нет, не стал он человеком. И не станет. Злой, подлый парень. Приставал к Галине, а как узнал, что она к Василию не ровно дышит, прямо у него на глазах ее и завалил, а она-то отбивается. По-серьезному. Василий ему и влепил. А тот затаил, взял с собой, вроде случайно, отвертку, вроде она за оружие-то не идет — случайный предмет, и по-подлому придрался. Василий ему — по ушам, а тот вроде упал. Василий-то подымать, думал, никак, зашиб человека, а тот ему, когда нагнулся — отвертку в глаз! Да так засадил, что и второй глаз начал гнить. И все. Лечили мы его, в Москву вон возили. А! Дело, врачи говорят, следующего века, чтобы зрение полностью восстановить. А Василию в этом жить…

Мы выезжали из просеки. Стены ее разбегались и потом совсем исчезли, и мы выкатились в пасмурный и чистый простор с сырым ветром, от которого высохло стекло, и я увидел равнину, воронкой стекавшую к реке, кое-где размеченную цепочками ольхи по оврагам. Река же была обозначена прерывистым кантом из ветел и мелькала матово-стальной полоской с черточками барж.

— …а теперь так они и ездят. Машину и дорогу он знает. Нет, он не навовсе слепой, он как-то боком, что ли, видит чуть-чуть… он тут даже мотор перебирал… с Галиной. У него еще руки, ну… золотые — мало сказать. А Галина с ним. Мало ли. Дерево упадет, животная какая… нет! Конечно, наш зав шумел! Ну а как же?! Слепой шофер, мол, что слепой художник! Ну я тебе скажу, мы ему все хорошо разъяснили! Понял? Один тут тоже. Разъяснили и этому. Потому что Васька без машины не жилец. Хотя он, между прочим, на аккордеоне враз научился, на всех свадьбах играет, чтобы свою безработную Галину оправдать. А то ведь давился. Участковый у нас тоже свой. А так за год у Темного ни одной аварии, получают они не хужей нас, с глазами…

Мы спускались к реке. Показалась пристань — светлая ладонь со склоненными над нею клювами кранов. Запахло рекой.

— Ну, а с этим-то? Который его?..

— А не надо этого вопроса. Отлежался он, и там же, где до нас был. Мы так считаем: напоролся Василий на гнилой сучок, мы считаем, что если человек из-за амбиции по-серьезному на брата руку поднял — не человек! Это тебе мораль сей басни. Есть вопросы?

— Нет вопросов.

— Ну вот. Видишь, как все по-человечески у нас. И доехали до реки-матушки. Ты к нам весной загляни. Это она сейчас смирная, а весной — во-о-о-на, до того оврага! Сейчас мы с тобой еще курнем, пока меня опрастывать будут… тебе вверх или вниз? А то нашим скажу — подбросят.

По осыпающемуся оврагу, где не слышны голоса и шаги — их гасят рыхлые осыпи и пыльная паутина в вымоинах, они вышли, легко и быстро шагая под гору, к просторной и медленной реке, на топкий и низкий берег.

— Тут дров, кажется, нет? — спросил Звездочет.

— Да? Наберем! Ивняк есть сухой. А! Вон эти висят, — показал Блинов.

На кустах висели какие-то серые тряпки.

— Гнезда диких птиц? — спросил Звездочет.

Ирка засмеялась, махнула на него:

— Иди ты! Скажет тоже! Это же мусор! Это уровень реки весной, когда разлив. Она до этой высоты разливается. Никогда не видел, что ли?

— Я… может быть, видел, но — как это?.. — не обращал внимания.

— Обрати! — сказал Блинов. — Ирка ставит палатку, я иду по нужде и за настоящими дровами, а Звездочет пусть эти… вон уровни собирает. Гнезда птиц. Вопросы есть?

Солнце садилось. Навстречу летели тени от обрывистого противоположного берега, от редких деревьев на нем. Тот берег быстро чернел, только небо и его отражение в реке сияли, как двойное окно или даже как одно окно, но разбитое в середине черным берегом.

— Будет чистое небо, — сказал Звездочет и хлопнул себя по лысинке (эхо отскочило от берегов), — вот в такую ночь нет ветра и все видно.

— А вам там и ветер мешает?

— Да-а! Это самое страшное! Колебания воздуха. Поэтому же все обсерватории строят в горах.

— Надо же! А мы-то думали, что с гор ближе к небу, да, Ир? — Блинов засмеялся, открыв свои длинные зубы — крепкий, желтый частокол. — Давайте вкалывать! Светлого времени — тридцать минут, даже меньше! Ужинать и спать!

— И купаться! — зажмурилась Ирка.

— Палатку ставьте… звездодуи! — Блинов уже шел, разгребая тяжелыми башмаками острую, жестяную траву, к тесной кучке ив и верб на дальнем мысу.