Андрей Фёдоров - Желтый караван

Все это лес будто бы держал про запас и намекал на свои тайны, и необычное ждало рядом в этих краях под опустившимся на вершины небом, под шуршащим дождиком.

На большую просеку я вышел все-таки неожиданно, обнаружил на ней усыпанную щебенкой дорогу и услышал за поворотом прерывистый звук мотора, который будто бы приближался. Где-то верстах в десяти, в той стороне, куда вела просека, могла быть, судя по карте, большая река, с которой я мог бы познакомиться, но до вечера не успел бы пешком.

Я встал под мокрую стену из сосен, ступенями уходящую в небо. Грузовик наконец показался из-за поворота, переваливаясь на выбоинах. В кабине был только водитель, и я поднял руку. Какой-то темнолицый, усатый, большего я в тот момент не разглядел, он остановился и ждал, пока я забирался в кабину.

— До реки доедем?

Он кивнул, мы тронулись, стало качать и подбрасывать, по стеклу поплыли размытые силуэты. Я достал платок и попытался протереть стекло.

— Ну как наши дебри? Грибки?

— Красивые места. Глухие! Никого не встретишь. Тишина. Лоси.

— Да, чуть не крокодилы. Мокресть. А мы все по этой дорожке щебенку уж пять лет возим. Таскаем по четыре рейса в день. Каждое дерево — свое. А ты не наш.

На это нечего было возразить. Теперь я разглядел его: темнолицый, усатый, с горбатым носом и выпяченной брезгливо нижней губой. Одна рука небрежно лежит на баранке, другая — в кармане. В морщинах левой ладони — въевшаяся мазутная грязь.

Деревья, обвисшие, словно белые палки с дырявыми тряпками, березы, дрожали, плавали вверх-вниз на стеклах. Иногда я замечал уходившие в глубину таинственные тропинки, по которым не успеть пройти уже… уплывали от меня лесные чудеса и тайны. А когда вернешься-то! Не успеть.

— С карьера на пристань возите?

— Ну.

Встречный грузовик закачался впереди, как катер в бурю, он двоился и оставлял след на стекле, как импульс на экране кинескопа.

Мой водитель вынул руку из кармана и положил тяжелую кисть на клапан.

Один длинный гудок, второй, третий. Он ревел как пароход, пока не разминулись. В ответ встречный только коротко «мыкнул». В боковое окно, над усами и носом моего водителя я успел увидеть в кабине встречного двоих: водитель сидел как-то боком к ветровому стеклу, а за ним улыбалась женщина с раскосыми глазами и яркими губами.

— Как ты его! Встречаешь, как генерала! Салютом!

— А как же? Наш Василий Темный! Пошел в третий заход.

— Генерал?

— Да нет. Он слепой.

— Кто?!

— Водитель. Васька наш. Почти совсем слепой. Ну? Тут как-то одному сказал… попутчику. А он на меня враз уставился, мол, и я тоже… что-нибудь. А я ничего. Не слепой, не глухой, с усами. А вот Васька слепой.

— Как же… он водит?

— Во! Вот по этому вопросику-то человек вылазит! Как водит! А тот-то попутчик не так спросил. Спросил, мол, это кто ж ему разрешил?! Вот я ему и… разрешил. Выкинул вон у той березки. Мы разрешили! Понял? Всей базой. Ну?

— Рассказывай.

— Тебе-то? Тебе могу. За правильный вопрос.

Он протянул широкую, исчерканную морщинами ладонь, и я положил в нее папиросу. Он закурил от моей «непромокаемой» (сам готовил в дорогу) спички, а я уже послушно понимал и принимал эту паузу, эту неторопливость, это вступление с огоньком в зубах и все следующие паузы с небрежным плевком (табак попал на язык) через плечо, с многозначительным прищуром, принимал, как необходимое и важное нам обоим. А пока смотрел, как ползут по экрану окна уже сейчас почти бесцветные призраки и намеки, оставшиеся от просеки и леса.

— Васька этот наш. Рожден тут. Кличка у него с детства — «мастер». Движение он любил. Всякие там велосипеды. Я помню, у него велосипед был — на колесо дунешь — крутится. Любил это. А уж когда до машины добрался после армии… понятно. Вот есть такие. Я тоже люблю там покопаться, а он — не сравнить! Все в руках горело. И что главное, никому не отказывал. Да ему счастье доставляло, если какой движок дадут чинить! Зайдешь, помню, сидит: тут у него керосин — мыть, тут масло — как слеза, и все инструменты, поверишь, будто только купил… да таких не купишь. Для него обида была, если у кого отвертка паршивая не так заточена! Ну и машина, сам понимаешь, когда он на щебенку сюда встал, он пять рейсов давал по этой самой проклятой дороге. Он же ее всю перебрал, машину. «Кулибиным» стали звать. Ну он талант! Ну ясно! Завидовали ему, я не скажу, что нет. Но зла не держал никто — свои. И девки — это конечно! Он, правда, все выбирал. Искал небось такую же, затейную! Да судьба ему выбрала. Правда, врать не буду, Галина и тогда к нему не ровно дышала. Деревня! Все известно. Может, все бы не так сложилось. Да нашелся один…