Анатолий Степанов - Деревянный самовар

В смурном грязноватом свете немыслимо раннего утра картинка была, как кадр черно-белого кино: серый вместо реального синего джинсовый костюм, в серо-белую полоску тельняшка под ним, бесцветные остатки гитары, небольшая, темная, почти твердая лужа крови, припорошенная седой пылью, положенные на землю серые кисти рук с растопыренными пальцами.

На лицо Смирнов не смотрел, не было сил смотреть. Его, не до конца протрезвевшего после вчерашнего, водило и мутило, как студента-медика, первый раз попавшего в морг. Он закрыл глаза, сжал кулаки так, чтобы ногти врезались в ладони, медленно досчитал до пятидесяти и глянул в мертвое лицо Олега Торопова. Лицо было спокойно и беззаботно: он, видимо, так и не понял, что его убили.

Задом медленно приблизилась «скорая помощь». Прямо из двухстворчатой задней двери спрыгнул на землю врач Иван Герасимович и, взглядом отметив Поземкина, следователя и Смирнова, поделился с ними ощущениями:

– Дела…

– Господи, да почему же это?! – вдруг взвыл стоявший неподалеку от Смирнова Казарян. Он кинулся к дощатой стене склада и замолотил по ней своим здоровенным боксерским кулаком.

– Уведите его, Александр Иванович, – попросил Поземкин. – А то он весь город разбудит. Зевак здесь еще не хватало.

Смирнов подошел к Казаряну, шлепнул ладонью по широкой спине, позвал:

– Рома.

Казарян резко повернулся к нему. Полуприкрытые глаза, сморщенный большой армянский нос, приоткрытый рот с намертво сжатыми зубами – он заставлял себя не плакать. Смирнов обнял его, и он спрятал лицо на смирновском плече, чтобы это лицо никто не мог увидеть.

Неизвестно как, скорее всего на смену шла, рядом с ними появилась Матильда и, обращая на себя внимание, легонько дернула Смирнова за рукав. Теперь, ответственный за Рому, Смирнов был уже в полном порядке. Жестко оглянулся, увидел Матильду, спросил без злобы и раздражения:

– Что тебе, Тилли?

– Пойдемте ко мне, – предложила она. – В закусочной сейчас никого нет.

– Пойдем, Рома? – спросил Смирнов.

– Пойдем, – глухо согласился Казарян, не отрывая лица от смирновского плеча.

Толстуха Любка страшно обрадовалась раннему – на десять минут раньше – приходу Матильды, подхватила подготовленную тяжеленную сумку и уже от двери успокоила:

– У меня на кухне – полный порядок, и в зале прибрано! – и, не дожидаясь проверки собственных заверений, скрылась с глаз долой. Только каблуки стучали по лестнице, как в чечетке, – лишь бы не вернули.

Матильда брезгливо осмотрела зал, зашла за стойку, налила из крана воды в таз и с тряпкой пошла по столам замывать любкину приборку. Первым вымыла стол, за которым всегда сидел Олег Торопов и взглядом распорядилась, чтобы Смирнов и Казарян сели за него. Истерический накат отхлынул от Казаряна. Они сели за тороповский стол, положили руки с локтями на столешницу и одновременно на мгновенье глянули друг другу в глаза. Глянули и развели взгляды.

Немецкая работа – настоящая работа. Влажный пол, чистые столы, белоснежные бумажные салфетки в опрятных стаканчиках. Матильда вынесла ведро с грязной водой и половую тряпку за дверь, таз вымыла под краном, тряпку для столов постирала и, ополоснув и вытерев руки, прошла к их столу и села, как равноправная. Сказала, догадавшись, но в виде вопроса для приличия:

– Сегодня много пить будете? – и до робости удивилась, услышав четкое смирновское:

– Мы будем много работать. А много пить – завтра.

– Хорошо, – приняла заказ Матильда и удалилась за перегородку.

– Что будем делать, Саня? – впервые услыхав про общую работу, спросил Казарян.

– Арефьева ловить.

– Ты думаешь, и Олега он?..

– Я пока об Олеге не думаю.

– Почему, почему, Саня?

– Боюсь раскваситься и погнаться за двумя зайцами.

– А как собираешься Арефьева ловить?

– Нам тактично подскажут, как.

С подносом подошла Матильда, поставила на стол обширную сковородку с яичницей, тарелки, вилки-ножи и три раза по сто. Разложила яичницу по двум тарелкам, а себе рядом со стаканом поставила блюдце с соленым огурцом.

– Я хочу вместе с вами выпить. Можно? – присев, спросила она.

– О чем ты спрашиваешь, Тилли? – укорил ее Смирнов и правой ладонью безжалостно и сильно помял свое лицо. Потом этой же правой поднял стакан.

– Я знаю, по русскому обычаю в таком случае не чокаются. Но я очень прошу вас сказать про него хорошие слова.

– Рома, – попросил Смирнов.

Слегка болтая водку в стакане и глядя в него, Казарян начал: