Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— Вот именно, — согласился я, заметив, что Жанна потихоньку увлекается подоплекой событий, забывая о том, что еще недавно находилась во власти жгучей ревности. — Я все выкладывал как на исповеди, а он тем временем планировал, какую из фигур на шахматной доске убрать в следующей комбинации… Интересно, кем я был для него? Пешкой или кем-то посерьезней? Но уж точно не королем.

— Ты был не пешкой, — задумчиво сказала Жанна. — Ты был средней фигурой, убирать которую раньше времени не имело никакого смысла. И пожалуй, было даже опасно. Ведь тогда он лишался источника информации.

— Все-таки мне многое здесь непонятно, — я чувствовал, что не могу точно выразить свою мысль. Неясность исходила не от отсутствия многих связующих деталей, а от некой отправной точки. Со смертью Башилова и на часть важных подробностей безвозвратно растворилась в воздухе. А я хотел точно знать: каким образом Костя вышел на них и кто именно убил его? — Но одно хорошо. Нефедова выпустят. И у меня с души камень свалился. Знаешь, я с самого утра думаю: не я ли ненароком подсказал Башилову, кого выбрать в качестве подозреваемого?

— Да ты что? — Жанна изумленно вскинула брови. — Хочешь сказать…

— Нет, нет. О своих подозрениях я ничего не говорил Башилову. Но он-то не дурак, прекрасно все видел сам. У меня в голове картинка: сидит Башилов, чертит кружочки, помеченные инициалами всех моих друзей. Нет, я серьезно. Я уверен, без такой схемы не обошлось. В его руках были нити игры. И стоило кому-то начать играть не по правилам, сразу звоночек… Башилов ко мне: как у вас, Александр Николаевич, с настроением? А? Хорошо ли спите? Может, кого-то подозреваете? Веселенький был человек, теперь-то многое по-другому видится. Представляешь, Жанна, Марат убивает в моей квартире Пальшина, а Башилов на следующее утро с милой улыбкой выспрашивает меня: не вы ли его зарезали, дорогой Александр Николаевич? Нет? А очень похоже, знаете… Я-то вам верю, разумеется, но не знаю, как следователь отнесется, не могу себе представить…

— Ну, ну, успокойся… — Жанна мягко прикоснулась ко мне, заглядывая в глаза. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— А что у тебя есть?

— Водка. Полбутылки.

— А когда первую половину успела?..

— Да прошлой ночью же. — Жанна с усмешкой поправила на себе халат. Я готов был поклясться, что под ним ничего не было. — Вспоминала маскарад и этого… чета…

— Это еще что! — рассмеялся я, обхватив ее руками и прижимая к себе. — Видела бы ты хозяйку квартиры, эту Милу и ее братика, Ольгерда… Ты не поверишь, до сих пор не могу понять, то ли он приходил ко мне ночью, то ли нет? Но откуда же я имя его узнал? Ведь она мне его не представляла. Кашлял он там все время. Уэллсский невидимка, живущий в стенах старого дома… Ощущение, что там смешались эпохи… Странно как-то… Мила бродит где-то в дореволюционной России, затем проходит сквозь стены и оказывается здесь… Здесь…

— Не зацикливайся. — Жанна настойчиво пыталась достучаться до моего второго Я, упорно не желающего расставаться с опасной возбуждающей иллюзией прошлой ночи. — Теперь все позади…

— Ты права. — Я смотрел на нее, боясь, что она почувствует мое невнимание к начинающейся любовной игре. — Все позади.

Жанна ушла за водкой, а я сидел на диване, глядя на темноту за окном, такую привычную и такую внезапную всегда. Я не знал причину моего раздражения, смутно ощущая себя обманутым. Кем? Или чем? Башилов мертв, и его улыбка будет долго преследовать меня. Там, в этой темноте, прятался его двойник, безмолвный, холодный, без плоти, цвета и запаха, обитатель кошмаров, заглядывающий в окна, я знал, о чем бы хотел спросить его, но он ускользал от меня, и улыбаясь той самой кошачьей улыбкой, в которой есть все и нет ничего… Он ускользал, оставляя меня один на один с моими сомнениями.

В квартире за время моего отсутствия поселился дух, чужой, незнакомый, сумевший подчинить себе все маленькое пространство каменного жилища. Я бродил по квартире, чувствуя его настороженное внимание. Я никуда не мог от него спрятаться, не представляя себе, чем все это кончится. Вспоминая ночь, проведенную с Жанной, я пытливо искал ответ на вопрос: не почувствовала ли она мою закрытость? Странным было то, что со мной происходило. Наверное, это сознание некой вины за случившееся. Я никак не мог забыть слова Башилова о том, что и Пальшин, и Рита могли бы остаться в живых, если бы…

Если бы…

Я почти физически ощущал мучительную зыбкость этих слов, пугающую своей неизбежностью и фатальной необходимостью. Наверное, нечто подобное чувствовали древние персонажи, услышавшие из уст пророчицы двусмысленную фразу об их будущем… Это будущее реально существовало как бы отдельно от всего остального. Оно присутствовало везде, но никто не мог бы сказать определенно — когда произойдет то или другое. Только теперь я начал понимать фаталистов прошлого, умевших довольствоваться малым. Но это было отнюдь не объяснение. Нет. Это было всего лишь прозрение…