Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— А готовят здесь недурно, — заметил он, прожевывая кусок хорошо проперченного мяса.

— А ты ожидал чего-то другого? — спросила она, взглянув на него с легким прищуром.

— Да нет, — он пожал плечами. — Пожалуй, этому можно было научиться…

Его ответ, собственно, был ответом совсем на другой вопрос, издавна занимавший его. Оксана этого, естественно, не знала и больше отмалчивалась, коротко отвечая на его реплики.

Официантка унесла пустую бутылку, при этом выразительно посмотрев на его лоб.

— Она думает, что это я оцарапала тебя, — засмеялась Оксана.

— А это плохо? — спросил он, разливая вино из второй бутылки.

— Это — не хорошо и не плохо, — сказала Оксана, не глядя на него. — Этого просто не было…

И здесь произошло нечто, смутившее его, может быть, оказавшее влияние на остаток вечера. Перед их столиком возникла молодая дива, лицо которой ему показалось чем-то знакомым.

— Сергей, если не ошибаюсь?

— Да… — Асташев поднял глаза, вдруг вспомнив женщину. Это была брюнетка, которую он видел несколько дней назад на острове в костюме Евы. Но, насколько ему позволяла память, он был уверен в том, что не называл ей своего имени. Как, впрочем, и она ему тоже… Это смахивало на телепатию.

— Вы меня помните? — брюнетка надавливала, не спрашивая разрешения. — Там…

— Да, да, я вас помню, — сухо ответил Асташев, понимая, что отдавать инициативу сейчас нельзя. — Однако, если не изменяет…

— Конечно, — брюнетка кивнула. — Мы, в общем, с вами незнакомы… Но я видела вас на фотографии у Тани…

Ее-то вы, надеюсь, еще не забыли?..

Прошлое усмехнулось ему из незримой глубины. Он знал, что это входит в правила игры. И каков бы ни был следующий ход, ему придется ответить.

— Как она? — спросил он, не глядя на женщину, как будто вопрос относился вовсе не к ней.

— Да как тебе сказать? — брюнетка покривила губы, рассматривая Оксану. — А ты ничего не слышал?

— Нет.

— Ее муж попал под следствие. Сейчас сидит. Танюха осталась ни с чем. Большую часть имущества конфисковали. — Да ты что? — Асташев вскинул глаза вверх, вглядываясь в брюнетку, как в некий призрак, появившийся неизвестно откуда и неизвестно зачем. Наверное, в его голосе было что-то не совсем убедительное, ему не хватало искренности, интереса, и брюнетка хорошо уловила это. Но он и в самом деле не знал, как ему относиться к этим отголоскам прошлого, к этим полунамекам, к этому подталкиванию к возвращению. Он не чувствовал себя связанным, тем более обязанным чему-то и кому-то. Возвращаться назад часто бессмысленно. Не зря говорил древний мудрец — нельзя войти дважды в одну воду…

— Все очень серьезно, Сергей, — брюнетка делала вид, что не заметила его равнодушия. — Может быть, я увижусь с ней на днях… Что-нибудь передать?

— Да, конечно, передавайте привет…

— Кстати, вот номер ее телефона… — брюнетка протянула ему свернутый листок бумаги. — Позвони, если что…

Асташев машинально взял листок и положил в карман брюк, вскользь подумав: «Она что же?.. Заранее написала номер телефона?..» Он обратил внимание, что женщина стала обращаться к нему на «ты», как бы получив на это право. Эта нарочитая фамильярность раздражала его, но он сдержался, не позволив себе резкости.

— Между прочим, меня зовут Вика, — добавила брюнетка на прощание.

Когда она отошла от столика, Асташев разлил вино себе и Оксане.

— О ком это она говорила? — сухо спросила Оксана, искоса взглянув на него.

— Речь шла о моей однокласснице, — пояснил Асташев. — Я давно о ней ничего не слышал.

— Мне показалось, ты и не хотел ничего слышать?

— Все может быть, — усмехнулся Асташев и взял фужер. — Сейчас это не имеет никакого значения…

— Правда?

Остаток вечера прошел ни шатко, ни валко. Подруга Татьяны все-таки добилась своего. Она поколебала его уверенность в себе, разрушила невероятно хрупкое ощущение свободы передвижения по улицам этого города, которым он так начал дорожить. Прошлое неуловимо, невидимо, бесплотно, но выглядывало из-за угла в самый неподходящий момент, оно способно измотать нервы и душу. Оксана, самое странное, как будто понимала его состояние, но не сделала даже маленького шажка навстречу. Зачем? Они оба находились в самом начале игры, древней игры двоих, где жест заменяет слово, молчание значит больше, чем поступок, старые привязанности кружат где-то рядом, как тени в царстве мертвых, постоянно напоминая о чем-то, связанным с поездкой за город, с чашкой горячего бразильского кофе, выпитой утром в старом деревянном доме, где по ночам слышна возня крыс на чердаке, которых ловит большой дымчатый кот. Но крыс много, а он один и уже постаревший, с невидящим левым глазом, и раздробленной задней лапой. Хозяин дома говорит, что лапу ему раздробил когда-то капкан… С тех пор он прихрамывает… Сам хозяин — седой сухощавый старик, выпив с ними вина, рассказывает невероятные вещи… Воевал он под Москвой, потом в Карелии, в сорок третьем попал в плен… сначала был латвийский концлагерь Саласпилс, потом его, едва уцелевшего в этом аду, угнали в Германию… он бежал в сорок четвертом и с группой военнопленных оказался во Франции… а там они присоединились к французским партизанам, их называли — маки… Чего только не было? Старик, раскрасневшись, подливал себе вина и говорил, говорил… Перед ними, как в немом кино проходили эти люди, его товарищи, многих из которых теперь уже нет в живых… Старик сказал несколько слов по-французски, они звучали как-то странно в этом крестьянском доме, но Асташев улавливал их скрытый смысл, смысл иного времени, ушедшего еще до его рождения… Старик этот был дедом Татьяны. Что с ним теперь? Жив ли? Вряд ли…