Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— Балдоха [4] Балдоха — солнце (жарг.). сегодня жарит как в Африке… — проговорил рыбак, кинув взгляд на реку. — Когда назад думаешь?

— Да думаю, скоро… — ответил Асташев, проведя ладонью по левому плечу. Кожа реагировала болезненно.

— Да ты сгорел совсем, парень, — дядя Слава придирчиво оглядел его фигуру. — Сразу видно, что отвык ты от наших краев.

— Ничего, — Асташев поморщился. — Привыкнуть недолго.

— Кожа облезет как у змеи, тогда привыкнешь, — усмехнулся рыбак. — Давай добьем, чего на нее смотреть?

Они допили водку, и дядя Слава оживлялся все больше и больше. Асташев догадывался, что за этим последует, но уже заранее решил развязаться с рыбаком. По крайней мере, на сегодня.

— А ты сам, Серега, женат?

— Развелся…

— И дети есть?

— Девочка. Они сейчас в Чехии. Там у нового мужа — бизнес.

— Понятно, — сказал рыбак таким тоном, что сразу стало ясно — ему все эти новые веяния времени до лампочки. Он привык жить в своем мире, и в этом мире ему придется умирать. Иного ему не дано.

— У меня пацанчик хороший… — продолжил дядя Слава. — И Оксанка ничего, хотя без Тони тяжело поднимать ее было. И с Надюхой они не ладят, но чего ж ты хочешь? Бабы… Оксанке замуж надо, вот что. И мне полегче будет. Был у нее парень, а сейчас что-то разбежались… Она виду не дает, но чувствую — переживала…

Асташев замер, боясь пропустить что-то важное в словах рыбака. Но тот переключился на другое, и Асташев уже не слушал его, чувствуя тепло в груди. Странно, он не ожидал подобной реакции, но если это есть… Точно ли, есть?

Об этом стоило еще поразмыслить на досуге, хотя он сознавал — его мысли мало что значат. Да и вообще…

— Ты домой собираешься после идти? — услышал он вопрос рыбака и заметил устремленный на него взгляд прищуренных глаз, наполненных затаенной надеждой. Сейчас он вдруг понял, что все может переиграть, переиначить, как будто кто-то невидимый дал ему знак. Но он не знал, как поступить, чтобы не нарушить правила игры, незримой игры двоих, где многое решается интуитивно и любой непродуманный опрометчивый шаг может стать роковым…

— Пожалуй… — ответил он неопределенно, оставляя шанс и себе и дяде Славе.

— Давай собирать палатку, — рыбак поднялся, точно принял уже решение за них обоих, и Асташев мысленно подчинился ему, сознавая, что так будет лучше.

Они переправились через реку около двенадцати. Солнце жгло, как в пустыне Сахара. Возле мостков Асташев разглядел кучку мужиков, к которым внимательно приглядывался и дядя Слава. Когда лодка подошла к своему месту, рыбак заглушил мотор и прыгнул на мостки. Мужики, сгрудившиеся у берега, приветственно подняли руки, в пьяно-веселом возбуждении выкрикивая:

— Славян!

Дядя Слава широко осклабился, морщины на его лице растянулись, в глазах блеснуло. Асташев с тайным удовлетворением отметил, что вечер для рыбака не будет потерян. Все разрешилось само собой.

Асташев захватил рюкзак и выбрался на мостки, мерно раскачивающиеся под их ногами.

— Ну все, командир… — рыбак пожал ему руку. — Бывай здоров. Если что, знаешь, где меня найти… Смотаемся еще раз.

— Обязательно, — кивнул Асташев, понимая, что, несмотря на некую принужденность их отношений, рыбак заинтересован в нем. Асташев башлял без всяких задержек, с той щедростью, которую позволяла ему содержимое его карманов.

Когда он сошел с мостков на берег, один из мужиков, белесый, краснолицый, сухопарый, шагнул к нему с беззаботной усмешкой, скаля зубы.

— Бухнешь с нами?

Асташев глянул на него, увидев на загорелом обнаженном торсе вытатуированную кудрявую голову Ильича в детстве, покрывавшую левый сосок.

— Спасибо, я другой раз как-нибудь… — пробормотал Асташев, вдруг осознав, что парень этот не случайно обратился к нему. Видимо, дядя Слава уже успел рассказать о нем.

— Как знаешь…

— Сева, топай сюда! — позвали парня с Ильичом мужики. Асташев двинулся наверх, мимо старого баркаса и груды прогнивших досок. Хмель потихоньку выветрился. Он шел легко, пружинистым шагом, решив, что, поднявшись наверх, перекурит. Когда ему оставалось метров двадцать, он поднял голову, ощутив толчок в грудь. Сердце зачастило, сжимаясь от неясного предчувствия. Впереди, у края тропинки стояла знакомая женская фигурка в светлой блузке и шортах из джинсовой ткани. Оксанка…

Асташев непроизвольно замедлил шаг, ему что-то надо было решить про себя, но он точно знал лишь одно: решить это будет очень непросто. Почти невозможно.