Жоэль Диккер - Книга Балтиморов

– Что? Да почему ты не хочешь меня послушать?

– Ты всегда считал своим долгом меня уничтожить. Особенно в папиных глазах. Даже когда мы мальчишками на скамейке сидели, он только с тобой и говорил! Сол то, Сол сё!

– Не говори ерунды.

– Он только тогда и стал со мной немножко считаться, когда ты смылся. Да и то, пока вы не общались, он мне кучу раз давал понять, что если бы во главе фирмы был ты, дела бы шли куда лучше…

– Натан, ты бредишь. Так вот, я приехал тебе сказать, что дела у “Хейендрас” плохи, показатели скверные, и как только это выплывет, курс акций рухнет.

Отец на миг опешил:

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. Поверь мне, умоляю. Знаю из надежного источника. Больше я сказать не могу. Продавай все, а главное, никому не говори. Никому, слышишь? То, что я ставлю тебя в известность, – серьезное преступление. Если кто-то узнает, что я тебя предупредил, у меня будут большие неприятности, и у вас с папой тоже. Довольно того, что продать такой объем акций, не вызвав подозрений, весьма сложно. Продавай по частям. И поторопись!

Отец не внял голосу разума. Думаю, он был ослеплен той жизнью, какую брат вел в Балтиморе, и хотел получить свою долю. Я знаю, что дядя Сол сделал все возможное, даже съездил во Флориду к дедушке и просил его убедить сына продать акции.

Дедушка даже позвонил моему отцу:

– Натан, приезжал твой брат. Говорит, что нам надо непременно продать акции. Может, стоит его послушать…

– Нет, папа, пожалуйста, поверь мне хоть раз в жизни!

– Он сказал, что поможет вложить деньги в другие акции, самые лучшие. Сделать так, чтобы они принесли доход. Признаюсь, я немного беспокоюсь…

– Пусть не лезет не в свое дело! Почему ты мне не доверяешь? Я тоже неплохо умею вести дела, знаешь ли!

Думаю, у отца взыграло самолюбие. Он принял решение и хотел, чтобы с ним считались. Он не передумал. По убежденности или чтобы переупрямить брата – никто никогда не узнает. Дедушка не стал его принуждать, наверно, чтобы его не обидеть.

Пока мать рассказывала мне все это в салоне моей машины, мне вспомнилось одно событие из детства. Я, семилетний мальчишка, бегу из гостиной на кухню с криком: “Мама! Мама! Там дядю Сола по телевизору показывают!” Это было его первое громкое дело, начало его славы. На экране рядом с ним был его клиент, Доминик Пернелл. Помню, я потом еще несколько недель с гордостью рассказывал всем встречным и поперечным, что в газетах написали про дядю Сола и папиного начальника. Но я не знал другого: Доминик Пернелл был задержан Комиссией по ценным бумагам и биржам [6] Комиссия по ценным бумагам и биржам – орган правительства США, осуществляющий функции надзора и регулирования рынка ценных бумаг. за подделку отчетности “Хейендрас”: он представил работникам блестящий баланс и, не дав им опомниться, перепродал им собственные акции на миллионы долларов. Суд в Нью-Йорке приговорил его к сорока трем годам тюрьмы. Сразу после его ареста акции “Хейендрас” рухнули окончательно, их стоимость упала в пятнадцать раз. Компанию купила за бесценок влиятельная немецкая фирма, которая здравствует и поныне. 700 000 долларов моего отца и дедушки стоили теперь всего 46 666,66 доллара.

Балтимор сделался карой моего отца. Их дом, их машины, вилла в Хэмптонах, отпуск в Уистлере, роскошь Дня благодарения, квартира в “Буэнависте”, частный охранный патруль в Оук-Парке, считавший нас незваными гостями, – все напоминало ему о том, что брат добился успеха, а он проиграл.

В тот июньский день 2011 года я, поговорив с матерью, позвонил дяде Солу. Казалось, он был рад меня слышать.

– Я тут обедал с мамой, – сказал я. – Она мне рассказала, как фирму продали компании “Хейендрас” и как папа потерял и свои сбережения, и дедушкины.

– Как только я узнал, что твой отец купил эти акции, я всеми силами пытался уговорить его их перепродать. Потом твой отец упрекал меня за то, что я не обрисовал ситуацию яснее. Но ты должен понять: в тот момент Комиссия уже возбудила дело против Доминика Пернелла, он связался со мной и просил быть его защитником, я знал, что он солгал работникам и продал им собственные акции. Твоему отцу я этого рассказать не мог. Я знаю, насколько в нем сильно чувство справедливости, он бы предупредил других служащих. Их были тысячи, тех, кто, как и он, вложил много денег в акции собственной компании. Но если бы это выяснилось, если бы в Комиссии узнали, что я сообщил эти сведения твоему отцу, это бы означало верную тюрьму и для твоего деда, и для отца, и для меня. Я мог только умолять его продать акции, но он не захотел меня слушать.