Андрей Троицкий - Ревность

Она прижимает грязные руки к груди, рассказывает сбивчиво, так, что Радченко едва успевает понять смысл. Своих обидчиков она плохо рассмотрела, но, кажется, один из них похож на Алекса Ключевского, ее поклонника из ресторана «Прага». Ну, говоря честно, это он и был. Выследил ее и…

Жена плачет, размазывает слезы ладонью. Она сообщает какие-то отвратительные натуралистические подробности происшествия, как ее остановили, ударили по лицу, сорвали с плеча ремешок сумочки, она лежала на каких-то пакетах с мусором, когда насильники стягивали с нее белье. Один из них держал ее голову… Но мог бы и не держать, у нее все равное не было сил сопротивляться.

Рядом, за спиной Радченко и по бокам, стояли бродяги, жадно вслушивались в рассказ, кажется, они понимали по-русски. Бродяги медленно подходили ближе, чувствовался их запах, смрадное дыхание тех, кто стоял за спиной. Но Радченко не обращал внимания на этих опасных типов, он слушал жену, и самому мучительно хотелось разрыдаться.

Он проснулся от собственного крика.

Пока он спал, Вадим сумел передвинуться и теперь лежал совсем рядом, делая вид, что спит. Радченко поднялся, проверил, крепко ли связан пленник, не сказав ни слова, передвинул его к противоположной стене. И, немного успокоившись, лег на покрывало, но долго не мог уснуть. В кузове было душно и жарко, как в солдатской бане, пахло бензином и табаком. Наконец он впал в какое-то странное забытье, провалившись в неизведанное пространство между сном и явью.

Он чувствовал все те же запахи бензина и грязи, но находился совсем в другом месте, лежал на полу в полутемной комнате, где кроме него тихо сопели и перешептывались какие-то люди, разглядеть их было трудно. Однако он точно знал, что Вадим среди них, он где-то рядом. Радченко казалось, что он болен, силы ушли, как вода в песок, навалилась слабость. Пришла уверенность, что Вадим медленно подползает к нему и готовится напасть, вцепиться в шею зубами и перегрызть горло.

Радченко снова закричал и проснулся. Стрелки часов показывали половину шестого. Он долго не мог понять, вечер сейчас или утро, пока не заметил узкую полоску света между дверей фургона. И решил, что настало утро.

Днем фургон съехал с шоссе и остановился в какой-то безлюдной местности. Вокруг сколько хватало глаз лежала красноватая земля, перерезанная глубоким оврагом, неподалеку от склона росли чахлые апельсиновые деревья и колючие кусты. Вадима развязали, и он долго приходил в себя, сидел на земле, пил воду из банки и дышал свежим воздухом. Девяткин лег на землю в тени фургона и долго глядел на пушистое облако, висевшее в синем небе.

Перекусили оставшимися бутербродами, но Радченко, испытывающий приступы тошноты, от еды отказался. Девяткин снова лег в тени. Вадим сидел у фургона, прислонившись спиной к заднему скату, и тоскливым взглядом рассматривал пустошь, ровную, как бильярдный стол. Ему хотелось бежать без оглядки, скатиться в овраг и спрятаться в его глубине. Но до оврага не меньше пятидесяти ярдов, а пуля летит быстрее, чем он бегает.

Радченко трижды говорил с Эдиком Волковым, который приехал к дому Ключевского и все видел своими глазами. Утром Галя вышла из подъезда, такси уже ждало. Она отправилась за ребенком, а затем домой.

Ключевский появился после полудня, завел «Мерседес» и куда-то уехал. Вид у него был жалкий и одновременно самодовольный, как у паршивого немолодого хорька, поимевшего самку. Да и самка эта, эта постельная история нужна ему вовсе не для удовлетворения мужских страстей, а так, для хобби, для коллекции, которую он давно собирает.

— Старик, при ближайшем рассмотрении, при ярком дневном свете, этот хрен не так хорош, как показался мне тогда, в ресторане, — сказал Эдик. — Любовник выглядит старым, потасканным и унылым. Он не то что твоего мизинца. Растертого плевка — и того не стоит. Если бы твоя жена отправила его фото подругам и написала, что этот хмырюга, этот жалкий засушенный хрен — ее последняя любовь, ну, не знаю… Подруги бы очень удивились. И посоветовали ей обратиться к психиатру. Или к окулисту, чтобы выписал очки. Если бы она посмотрела повнимательнее на своего Ромео, то не наделала бы столько глупостей. Господи, где у баб глаза…

— Да, ты умеешь утешить, — сказал Радченко. — Правда, утешений я и не ждал.

Через некоторое время Эдик перезвонил и сказал, что домработница передала камеру, что была установлена напротив кровати. С видеозаписи он на скорую руку сделал нечто похожее на фотоснимки, через минуту Радченко сможет увидеть несколько экземпляров на экране своего телефона. Вместе с постельными сценами он пришлет фотографии Ключевского, сделанные на улице. Эти снимки хорошего качества.