Андрей Троицкий - Ревность

Чей-то тихий голос прошептал в ухо, что неплохо бы парню оставить денег, чтобы он вырос и начал самостоятельную жизнь, а не держался до седин за мамину юбку, чтобы выучился, машину приличную купил… Хорошая эта мысль.

Тот же голос, вкрадчивый и мягкий, напомнил, что Девяткин еще далеко не старик, самому пожить надо. Для начала неплохо в новую квартиру въехать, чтобы в ней был балкон и просторная кухня. И диван, мягкий и большой, чтобы по нему можно было растечься в минуты отдыха и нежиться в лучах телевизора.

В старую квартиру, — это пыльную крысиную нору с видом на забор, изрисованный похабными рисунками, и противотуберкулезный диспансер, напоминающий тюрьму, — в нее после работы ноги не несут. И служба такая, тяжелая и неблагодарная: каждый день видишь убийц и бандитов, эти морды, надоели до тошноты. Да и начальство, если разобраться, не лучше преступников.

— Радченко хоть деньги получает за свою работу, — сказал Вадим. — Он знает, за что рискует. А ты? Оглянись вокруг, посмотри, как люди живут. И как ты прозябаешь. Господи, о чем тут думать? На твоей дороге стоит только этот жалкий адвокат. Пешка, придурок. Тебе и пачкаться не придется. Садись за руль, сюда пошли Радченко. А мне оставь пистолет с одним патроном в стволе. Я все сделаю сам, даже могилу ему выкопаю. Хотя этот адвокат и могилы не заслужил.

— Заткнись. Еще слово — и пристрелю.

— Брось. Ты все понимаешь не хуже меня. Ну же, реши что-то для себя. Только, прошу, прими правильное решение. Не будь дураком, иначе жалеть придется всю оставшуюся жизнь. Ты будешь видеть наш разговор в ночных кошмарах, просыпаясь в холодном поту на своей одинокой койке. И думать: господи, зачем я тогда не послушал умного человека, почему поддался упрямству. И так — каждую ночь. Рано ли поздно ты с ума сойдешь от этих мыслей. Чтобы получить наличные, нужно месяц подождать. Все это время ты будешь жить за мой счет, посещать рестораны и отдыхать на пляже. В тот же день, когда огласят завещание, на твой счет, в любой банк по твоему выбору, — будет переведено десять миллионов долларов. Второй транш, двадцать миллионов, — когда я распродам недвижимость старика. Чтобы закрыть сделку, понадобиться всего две-три недели. Скажу по секрету, — покупатели уже есть. Из России. Они платят наличными и не задают вопросов. Ну?

— Ты рассказывал, что все деньги уйдут на погашение долга.

— И не соврал. Но не все деньги, только некоторая часть. Впрочем, мои долги тебя не касаются. С этим я разберусь. А тебе останется только деньги считать. Еще есть время, чтобы все переиграть. Единственное, что тебя может смутить — это Ольга. Как ни крути, ее нельзя оставлять живой. От смерти ее спасла глупая случайность, теперь придется исправить недоразумение. Иначе нельзя. Но эти приятные хлопоты возьмут на себя мои люди. На тебе крови не будет. Ну, подумай трезво: ее жизнь стоит недорого. Она неумная корыстная женщина. Таких много, очень много, без счета…

— Или ты заткнешься или… Я грохну тебя прямо сейчас. Без шуток.

Вадим закрыл глаза, чувствуя, что головная боль усилилась.

Под вечер за руль сел Девяткин. Шоссе, как темная река уводила все дальше и дальше, и временами казалось, что конца пути нет. Мимо проскакивали спящие городишки, придорожные мотели и заправки. И так миля за милей, минута за минутой и час за часом.

Радченко в кузове перекусил бутербродом и задремал на покрывале. Слышно было, как гудел двигатель, как по кузову стучали мелкие камушки, вылетавшие из-под колес, как беспокойно ворочался Вадим. Иногда он просил пить, жаловался на боли в голове, клянчил сигареты, затем умолял развязать ему руки, потому что они затекли и болели. Но наконец затих, видно, и его сморил сон. Радченко задремал, ему снилось, будто он оказался в Нью-Йорке, в каком-то неблагополучном районе, поставил машину на подземной парковке, потерял талон и забыл адрес, а надо срочно ехать по делам.

Он метался по улицам, пустым и темным, налетал на мусорные баки, за ним неотлучно следовали бродяги, просившие денег. Он отдал все, что было, сунул даже сотенную бумажку, но отвязаться от нищих не было никакой возможности. Бродяги шли следом и тихо переговаривались. А потом из ниоткуда появилась Галя и спросила, почему он бегает в темноте и как попал в Нью-Йорк, ведь сейчас он должен быть в Москве. Радченко пытался что-то объяснить, но путался в словах, он сам толком не знал, как и почему.

Он стоял перед Галей в каком-то темном месте, закутке между домами, и вглядывался в лицо жены, ее фигуру. Под глазом проступает синяк, кое-как замазанный тональным кремом, кожа в разводах грязи или сажи, платье на плече разорвано, правый рукав вырван и болтается на двух нитках. В глазах жены слезы, а голос срывается от волнения. Радченко спросил, почему жена в таком виде, что случилось. Галя, перестав сдерживать слезы, говорит, что ее избили и ограбили где-то в этих темных переулках, а потом изнасиловали.