Самюэль Давидкин: Выкуп первенцев

Даниэль посмотрел на небо. Прозрачные облачка быстро бежали над Хиетяниеми, их движение контрастировало с неизменным покоем, царившим в мире земном и подземном. Узкие полоски газонов отделяли друг от друга соседние могилы. Капли воды после первого весеннего дождика сверкали на траве в лучах чистого, пробившегося сквозь облака света. Такими же были и слова Клугмана, они продолжали свою жизнь. Эти слова жили в головах у всех, кто его знал. Сейчас сам он находился в «долгом ожидании», как когда-то любил говорить. Однажды на высохших костях снова появится плоть, умершие восстанут из своих могил и, ведомые Мессией, отправятся в Святую землю.

Со смерти Клугмана прошло пять дней. Обычно евреев хоронят раньше, но в силу обстоятельств, сопутствовавших его смерти, необходимо было точно установить ее причину. Она оказалась очень простой: остановка сердца.

Даниэля выписали из больницы утром в день похорон. Он очнулся в палате через сутки после своего ранения. Ханна была рядом и пыталась улыбаться.

— Твой коллега просил передать, что хасиды так и не добрались до синагоги, — скороговоркой сказала Ханна.

— Что? — рассеянно переспросил Даниэль.

— Он, по-видимому, не был уверен, что ты помнишь обо всех событиях, и велел тебе сказать об этом сразу, как только ты придешь в себя. Если хасиды и были в Хельсинки, как вы полагаете, то вчера их не было в синагоге.

Затем Ханна взяла руку Даниэля в свою и положила себе на живот.

— Теперь ты должен больше беречься.

Правду о том, что случилось с Клугманом, Ханна сообщила лишь на следующий день, когда Даниэль слегка окреп. Позднее Аско рассказал ему и обо всем остальном. Двое помощников Цельхаузена ударились в бега, их пока не удалось найти. Один из них подозревался в убийстве Элины Мянтю. Другим беглецом был Еж.

Аско и Даниэля допросили обо всем произошедшем в те дни и отправили в длительные отпуска для восстановления здоровья.

Даниэль настоял на том, чтобы нести гроб Клугмана, хотя был еще слаб. Его учитель ушел в мир иной, пересек границу. Он сам частенько говорил, что глупо гадать и воображать тот мир, где всем когда-то предстоит оказаться.

— Постарайтесь сначала понять что-нибудь об этом мире, — говорил он.

Уходя с кладбища, Даниэль опирался на руку Аско.

— Тихо, правда? — спросила женщина. — А мы ведь в самом центре.

Аско взглянул в окно и улыбнулся. Женщина смотрела на него, чуть наклонив голову. В руках у нее был поднос, заставленный угощением. Женщина казалась молодой, как будто совсем не постарела за последние годы.

— Не скучаешь по городскому шуму?

— Не скучаю. Я уже и не помню, какой он.

Клугмана похоронили накануне, и Аско поехал в Порвоо навестить свою мать. С его прошлого визита прошло несколько месяцев. Мама жила на третьем этаже многоквартирного дома в нескольких кварталах от реки Порвоонйоки на ее восточном берегу. Из окна открывался вид на широкие пустынные улицы с прижавшимися друг к другу деревянными домами XIX века, невысокими панельными «муравейниками» 1960-х годов и зданиями более поздней постройки. В промежутках между домами можно было увидеть мачты стоявших на реке яхт.

Мама поставила поднос на стол в гостиной, и они сели.

Она переехала в Порвоо более десяти лет назад. Мама была рада встрече, но казалась несколько удивленной, несмотря на то что Аско заранее позвонил. Теперь она, как всегда, когда он навещал ее, украдкой взглянула на пальцы его левой руки [20] В Финляндии принято носить обручальное кольцо на левой руке. .

— Мама, я, конечно же, сказал бы тебе…

Аско смотрел на нее. Она хорошо выглядела. Светлые брови были по-прежнему густыми, такими же, как у сына.

— Ты все больше становишься похож на своего отца, — сказала мама и улыбнулась.

— Правда? Ты его хорошо помнишь?

— Хорошо ли? Да я все помню. Я тебе говорила, что твой отец был самым точным человеком из всех, кого я знала? В костюмах, которые он шил, не было ни одной ниточки не на своем месте. Ему хватало клиентов даже в голодные для всех годы. А теперь и у тебя профессия, которая требует точности. Странно, правда? А с другой стороны, может быть, это и неудивительно. Ты был для него зеницей ока. Он отдал бы все ради тебя.

У Аско сдавило грудь. Он вспомнил одну из причин, по которой редко приезжал к матери. Сможет ли она когда-нибудь измениться, научится ли более взвешенно подбирать слова? Аско разозлился, но затем крепко сжал руками подлокотники кресла и почувствовал, как спокойствие возвращается к нему: все-таки важнее, чтобы мама сказала это. Аско отхлебнул кофе, который был, как всегда, слишком горьким.