Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

Поп-звезда закатилась в безудержном смехе:

— Небось все это время соображал, как меня уесть? Дурак ты, Жорка. — И решительно: — Пошли в дом.

И пошла. Впереди. Он шел сзади и с удовольствием разглядывал ее стати. Уже за сороковник, а хороша, хороша. Она обернулась:

— Ну как ты устроился? Пойдем посмотрим.

И посмотрела. А посмотрев, спросила, как военный инспектор:

— Претензии? Просьбы?

— «Митька, брат, помирает, ухи просит», — цитатой из «Чапаева» занудел Сырцов и бухнулся поперек прибранной кровати.

— Ты поваляйся, а я у тебя душик приму. Можно?

— Интересное кино! Кто здесь хозяин?

Еле слышно журчала вода. Его незаметно кинуло в сон, и он втянулся в томительную дрему.

Он очнулся от того, что твердый сосок большой прохладной груди уткнулся в его губы. Он открыл глаза. Она нависла над ним, предлагая роскошную свою, жаждущую плоть.

— Аня, — невнятно сказал он для того, чтобы что-то сказать.

Она жарко дыхнула ему в ухо, укусила за мочку и прошептала:

— А мы Дашке ничего не скажем.

…Они отдыхали после первого заезда, когда, жалуясь, грустно зазвенели отброшенные на пол шорты. Сырцов незаметно глянул на часы. После разговора с Нефедовым прошло час десять. Быстро паренек управился. Сырцов сполз с кровати и, устроившись на полу, извлек запутавшуюся в шортах трубку.

— Да, — сказал он хрипло неразработавшимся голосом.

— Пишущие принадлежности под рукой? — деловито осведомился Нефедов.

— Это еще зачем?

— Записывай. Я диктовать буду.

— У меня башка, как магнитофон, все записывает. Говори.

— Ну как знаешь. Те, кто по узилищам, тебя, как я понимаю, не интересуют. Слушай про временно свободных и свободолюбивых орлов. Первый срок твой Колобок получил за мелкий рэкет вместе с Ильей Коропцовым, кличка «Сундук», и Олегом Паем, кличка «Хунхуз».

— Кореец такой небольшой, каратист, да? — радостно припомнил Сырцов.

— Он самый. Оба на свободе. Сундук, по-моему, на Лужниковской ярмарке пристроился, а Хунхуз школу по карате открыл.

— Афишка, Игорек, липовая афишка.

— Очень может быть. Из явных — все, Жора.

— А из неявных?

— А из неявных — любой из приблатненных! — вздохнул Нефедов.

Анна перешагнула через Сырцова, направляясь в ванную комнату, и индифферентно заметила:

— Насколько я понимаю, второй сеанс отменяется.

Он проводил ее виноватым взглядом и спросил у трубки:

— Ну а лагерные?

— Лагерных — четверо. Двое еще срок мотают, а Сергей Буше, он же Француз, решил на Владике счастья попытать.

— Ишь ты, Буше! — не сдержался Сырцов. — Ну а четвертого ты мне на десерт оставил.

— Именно, Жора. Юрий Казимирович Гронский.

— Шляхтич, родной до слез Шляхтич! — возликовал Сырцов.

— Он самый, — невозмутимо продолжил Нефедов. — Косвенно — посредником — проходил по делу с фальшивыми авизо. Отмотал малый срок и посчитал, что легальный бизнес доходнее и безопаснее. Сейчас у него весьма престижный магазин элитной кожгалантереи в самом центре Москвы.

— Легальный бизнес на нелегальные бабки, — откомментировал Сырцов. — Ну я с ним разберусь.

— Он у тебя в наседках ходил? — полюбопытствовал Нефедов.

— Нарушаешь ментовскую этику! — грозно напомнил Сырцов.

— Молчу. У меня все.

— Спасибо, Игорек. Как там мой дружок полковник Махов?

— В заботах. Сегодня с ранья пораньше твоего Деда навещал. Затевается что-то совместное, Жора?

— Ей-богу, не в курсе. Еще раз спасибо. Я побежал.

Не побежал он, а натянул портки. Свои, не хозяйские. Влез в маечку, отшнуровал кроссовки. Явилась Анна в мужском халате, осмотрела его, одетого, и спросила — как положено гостеприимной хозяйке:

— А если нам по кофейку? — И добавила, со смешливым бесом в глазу: — С устатку.

Они брели анфиладой, она — впереди, он — сзади. Он, глядя на ее подвижный зад, бормотал:

— Кофеек с устатку. Второй завтрак. Ланч называется. — Подходя к громадной кухне-столовой, вспомнил кое-что рифмованное из народного творчества: — Приходи, Маруся, с гусем, по…мся и закусим.

Уже в кухонных дверях Анна обернулась и сказала серьезно:

— Надеюсь, что хотя бы насчет закусить ты — мастер.

— Достала, — признал свое поражение Сырцов.

А на столе-то, на столе… И икорка, и суперрыбка, и кофеек — не в электрической какой-нибудь хреновине, а в старомодном кофейнике над зажженной спиртовкой. Сырцов перед тем, как положить на тост икорки, вдумчиво намазал его маслом и философски заметил:

— Да, здесь не похудеешь.