Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

Ксения хрюкнула, не сдержавшись:

— Дуэт «Чай вдвоем».

— «Скромнее надо быть с несчастием таким и в ваши леты», — процитировал Смирнов и пообещал: — Ваш номер шестнадцатый, мадемуазель. Вас еще вызовут.

Лидия Сергеевна переждала трепотню и приступила:

— Деньги. Но не просто деньги. Годы они лежали в швейцарском банке, и эти господа не рыпались. А чего, казалось бы, проще! Подпустить к импульсивной нашей девочке темпераментного и искреннего красавца; не торопясь, следить за развитием романа и, убедившись, что добились необходимой кондиции, спокойненько направить ее ладошку к банковским сейфам.

Поначалу Ксения и сказать ничего не могла от негодования. Все же прорвалась:

— До кондиции! Я вам не Никулин из «Бриллиантовой руки»! Искреннего красавца! Я вам что — идиотка?!

— Идиотка, — напомнил Смирнов. — И только что ты согласилась с этим.

— Да ну вас! — Ксения обиделась.

Лидия Сергеевна подмигнула Смирнову и продолжила:

— Да мало ли у них было да и могло еще быть возможностей. Но они, как ты верно заметил, страшно рискуя, сделали это сейчас. Вывод один: им нужны деньги именно сейчас, сегодня, иначе что-то сорвется окончательно. Что-то для них чрезвычайно важное. А самое важное для них — все те же деньги. Ксюшкины деньги — трамплин к еще большим деньгам.

— Ты очень богатая, Ксюшка? — быстро спросил Смирнов.

— Страшно сказать… — призналась Ксения, но называть сумму Лидия Сергеевна ей не позволила.

— Одного «страшно» вполне достаточно. Если понадобится, ты потом уточнишь. Так вот, дорогие мои, две загадки нам пока не по зубам. Первая — кто они, вторая — какое подлое и мерзкое дело они задумали.

— Обязательно подлое и мерзкое? — спросила Ксюша.

— Обязательно, — подтвердила Лидия Сергеевна.

— Ну вот и разобрались, что будет во вторых строках нашего письма. Приступим к третьим строчкам. — Смирнов, покряхтывая, выкарабкался из качалки и присел на твердую, навсегда вкопанную широкую дубовую скамью. Рядом с Ксенией, но на некотором расстоянии, что позволяло без наглости девицу рассматривать. — Мы-то все с намеками да переплясами, а надо прямо сказать: ты нас сильно огорчила, дочка.

Никаким кровным родством с ними не связанная, Ксения Логунова за шесть лет стала для Смирновых-Болошевых и дочкой, и внучкой. Вдвойне любимой. Шесть лет тому назад дочь процветающего банкира, внучка по крови в свое время третьего человека в Советском государстве, а потом анонимного и, по сути, фактического властителя могущественной финансовой империи, ушла из постылого дома — от неправедного богатства, от лживости и коварства, от неискренности до лицемерия. Враги-конкуренты властителя начали охоту за ней, пытались использовать ее для шантажа. Сама того не зная, Ксения в один момент могла бы погубить и империю, и ее властителя.

Любимый ученик Смирновых-Болошевых сыщик Георгий Сырцов, занимавшийся по просьбе матери Ксении ее поиском, осознал всю опасность положения. Найдя девицу, он спрятал ее в доме своих учителей. Атмосфера этого дома, с его открытостью, веселым доброжелательством, легким и простодушным отношением друг к другу, безоговорочной приверженностью к правде и юмору, полонила намаявшуюся юную душу. Ксения прикипела к этому дому навсегда.

В страшной тайной войне погиб отец Ксении, покончила жизнь самоубийством мать, умер после двух инсультов дед, для которого громадные деньги были лишь средством достижения безграничной власти над людьми.

Все наследство, официально доставшееся ей в России от родителей и деда, Ксения, по совету Смирновых-Болошевых, не отдала безличному государству, а направила на строительство больничного комплекса в Подмосковье. Себе позволила лишь одно: купила хорошую четырехкомнатную квартиру, надеясь, что зиму Смирновы-Болошевы будут проводить не в промерзшем безлюдном дачном поселке, а вместе с ней в Москве, в их новой просторной благоустроенной квартире. Но старики желали жить на свежем воздухе круглый год, а Ксения желала жить рядом со стариками. И шикарная квартира использовалась лишь для их редких визитов по делам в Москву да довольно частых сначала студенческих, а теперь аспирантских сборищ Ксюшкиных друзей.

Ксения поняла, что от проницательных ее стариков не скроешься. Она осознала безнравственность лукавства, с которым полупривирая-полуумалчивая пыталась выставить себя лучше, чем она есть на самом деле. Как хотелось убедить их, что она, невинная девочка, попалась в сети и выпуталась из них только сейчас с помощью их милицейской прозорливости. Как не хотелось признаваться в том, что уже в самолете заподозрила — ее облапошили; как не хотелось говорить о том, что она, купив ту самую газету в киоске и не найдя той заметки, поняла — она не убивала; как не хотелось обнаруживать свою беспомощность, бессилие и оправдывать бездействие тех трех дней, что валялась в номере на кровати!..