Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

Грек что-то быстро заговорил.

— Он спрашивает, не нужно ли тебе оливковое масло, — перевел Ян. — Говорит, у него есть отличное и недорогое, ты пожалеешь, если не возьмешь.

Макар рассмеялся и вышел из лавки. Если бы в эту минуту его увидел Бабкин, то понял бы, что его друг очень зол. Но Ян решил, что Илюшин всем доволен.

— Что теперь? Снова к Коставриди?

— Нет, возвращаемся в отель.

— Так быстро? Вы уже выяснили все, что хотели?

— Не совсем. Но у нас появились новые данные. Пока их не проясним, работать не будем.

Только теперь по его недоброй интонации Ян заподозрил неладное.

— Вы так говорите, словно хотите кого-нибудь убить. — Он смущенно хихикнул.

— Очень хочу, — без улыбки кивнул Макар. — Ты понял, кто дежурил здесь три дня под окнами «Марины»?

— Нет. Вы же не показали мне фотографию.

Илюшин ткнул ему планшет. С экрана на юношу исподлобья смотрел Петр Гаврилов.

Русма, 1992

В тот день, когда раздают дневники с четвертными оценками, Оля выходит из школы и поворачивает в сторону дома Левченко. Димку увезли в райцентр лечить заболевший зуб. А ей нужен человек, с которым можно помолчать о том, что закончилась школьная жизнь и начинается летняя.

Она медленно бредет по сонному поселку. Над заборами покачиваются снежные шапки цветущих вишен. Яблоня набирает бутоны, ветер пропитан дымом и коровьим навозом — неподалеку прогнали стадо в луга. Русма застенчива, тиха и так хороша, словно в ней никогда не случается ничего плохого.

За продуктовым магазином Оля встречает бывшего сторожа недостроенной фермы Бурцева. Несколько минут они с Алексеем Ивановичем обсуждают ее успеваемость и планы на лето, а потом Оля вежливо прощается и идет дальше.

Ляхов смотрит ей вслед, качая головой.

Оля бы очень удивилась, узнай она о том, какое впечатление производит на людей. Если бы кто-нибудь спросил ее об этом, девочка бы ответила: «Ну-у-у-у… Наверное, они думают, что я не очень разговорчивая, но все-таки довольно милая… И еще — что я хорошо учусь. Это правда! Что я немножко ленивая. Тоже правда! А вообще-то я считаю, что они обо мне особо не думают. Я же им не родная и денег не должна».

У Ляхова дела на почте. Но он стоит и смотрит вслед Оле Белкиной, позабыв о том, куда шел.

Ему совсем не нравится то, что он увидел. Девке тринадцать, а взгляд такой, словно все сорок. Мелкая, тощенькая, волосы на головенке дыбом — ну чисто подзаборный котенок. Молчаливая, неулыбчивая. И лицо…

Он не может отогнать воспоминание о том выражении, которое появляется на нем, когда она забывает себя контролировать. Должно быть, такое лицо у человека, который жарит картошку в горящем доме — странное сочетание деловитости и обреченности.

Ляхов слышал, что в семье у них неладно. Мать себя совсем запустила. Расползается, как тесто на опаре. Может, болеет?

И про Белкина ходят смутные слухи. Будто он занял у старшего Грицевца под бешеный процент, а чем собирается отдавать, неизвестно. Митька Грицевец — из бандюков. Шушера злобная, хоть и мелкая. Напрасно Белкин с ним связался.

Говорят, видак какой-то дорогущий в дом притаранил… И пьет, конечно. Такие, как Белкин, от больших денег дуреют. Ему кажется, раз деньги один раз выбрали его себе в хозяева, они больше никуда не денутся. Будто это не бумажки, которые одним порывом ветра уносит — пых — и нету! — а несмываемая печать.

Нет, Коля, думает Ляхов. Ты, конечно, мужик свирепый, и побаиваются тебя не зря. Но против Митьки кишка у тебя тонка.

Девочка в коричневом платье заворачивает за угол дома. Невидимая сила вдруг толкает Ляхова в плечо: догони ее! догони!

Но сам смущенный этим порывом, он бормочет, словно оправдываясь: «Ну, догоню, и что? Удочерю я ее? Или, может, мамку ее к себе заберу? Нет? Вот и не рыпайся, старый дурень. Догонит он… Ишь».

Алексей Иванович решительно поворачивает к дому, забыв, что шел на почту. «Все в порядке будет у нее. Потерпит немного, а там и замуж выскочит».

Тоскливая, невесть откуда взявшаяся убежденность, что у Оли Белкиной ничего не будет в порядке, не оставляет его до самого порога. Но дома жена встречает Ляхова словами, что она уезжает из Русмы навсегда, и Алексей Иванович сразу же забывает обо всем, что касается дочери Николая.

— Чаю хочешь?

— Кофе хочу, — признается Оля. — Можно?

— Легко!

Марина засучивает рукава водолазки и приступает к колдовству над газовой конфоркой.

— Тебе не жарко? — Оля с удовольствием стащила бы с себя колючее платье, свернула в ком и зашвырнула подальше, чтобы не вспоминать до сентября. — Теплынь же!