Майк Роско - Яблоко с червоточиной

- Я больше не сержусь на тебя, малышка. Прошу простить меня за грубость.

- И я тоже уже не сержусь. Джонни, будь осторожен.

Выйдя на улицу, я направился к машине, оставленной на ближайшей к нашему дому стоянке.

Пока я потел в машине, направляясь к миссис Вуд, мои мысли все время крутились вокруг Синди. Я размышлял о том, что она питает слабость ко всем престарелым людям и пасует перед их нытьем, по крайней мере два раза в месяц устраивая мне неприятности вроде сегодняшних. Я долго и тщетно надеялся, что со временем её характер закалится. Ничего подобного. Она умеет быть непреклонной в чем угодно, но стоит ей увидеть седину или услышать в трубке жалобный старческий голос, как её сердце не выдерживает. Ну и что? У меня ведь тоже есть свои слабости.

Я остановился перед домом, где проживала госпожа Вуд. Стоило лишь бросить взгляд на облезлый фасад, как сразу стало ясно, с кем придется иметь дело.

Пришлось проявить незаурядную сноровку, чтобы припарковаться между грудами мусора, увенчанными горой винных бутылок. Синди придется раскошелиться, если по её вине я проколю на этой свалке шины.

Я вошел в трехэтажную лачугу. И, как и следовало ожидать, госпожа Вуд жила на верхнем этаже. В довершении всего мне пришлось карабкаться вверх по шаткой лестнице!

Вот с таким настроением я подошел к её двери. Ни звонка, ни молоточка. Мне пришлось постучать в дверь костяшками пальцев, после чего, прождав минуты две, я так и не услышал в ответ ни единого звука. Затем послышались чьи-то шаги. Дверная ручка повернулась, и дверь чуть-чуть приоткрылась.

Я уже открыл, было, рот, чтобы представиться... и остолбенел.

Передо мной стояла женщина редкой красоты. Безупречно очерченный овал лица пожилой дамы обрамляли белые как снег волосы, а глаза её были той небесной голубизны, вроде бы и существующей в природе, но отнюдь не часто встречающейся. Прожитые годы легкой тенью легли на тонкие черты её прелестного лица, нисколько не обезобразив его. Она ничуть не сутулилась, а на прямые плечи была накинута широкая черная шаль. В одной руке, как мне показалось, она сжимала лупу, а другой придерживала шаль, словно боялась, что та слетит от неожиданного порыва ледяного ветра.

- С кем имею честь?

В этой устаревшей формулировке чувствовалось воспитание и высокая культура, что по нашим дням встречается совсем нечасто. Собственно, прежде всего я имею в виду самого себя.

- Моя фамилия - Эйприл. А вы, если не ошибаюсь, миссис Вуд?

Ее лицо просветлело.

- Ах, да! У вас такая любезная секретарша! Входите, мистер Эйприл.

Я вошел, держа шляпу в руке, и остановился на пороге.

- Следуйте за мной.

- Спасибо.

Она провела меня в тесную гостиную, обставленную довольно ветхой мебелью, но тщательно прибранную. Похоже, что мебель в этой комнате была ровесницей хозяйки дома.

Она пригласила меня присесть. Я не спешил садиться, пока старая дама не опустилась в кресло-качалку, стоявшее у окна, за что заслужил благодарный взгляд миссис Вуд.

Устроившись в кресле, пожилая женщина сначала посмотрела в окно, а затем перевела взгляд на меня.

- У стариков есть одна общая причуда. Они любят сидеть у окон, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице. И хотя мы, старики, и чужие на этом празднике жизни, все же мы ещё не утратили интерес к происходящему за окном и способны мечтать.

Попробуйте найти ответ на подобные слова!

Перебрав складки своей шали, она вытянула конверт.

- Вы не будете так любезны прочитать это письмо?

- Да, миссис.

Письмо пришло из полиции города Сан-Франциско и было подписано лейтенантом Дугласом из криминальной бригады. В нем сообщалось, что некая миссис Марианна Эдвард скончалась в результате падения в собственной комнате. Среди вещей покойницы полиция нашла множество писем от миссис Вуд. Похоже, у неё не осталось никого из родственников и друзей, кроме миссис Вуд, и полиция интересовалась, какие распоряжения сделает последняя относительно похорон и так далее... Кроме всего прочего, миссис Эдвард оставляла подруге в наследство все свое имущество. Затем прилагался перечень её скромного имущества, что представлялось совсем не самым важным.

Оторвав глаза от письма, я увидел, что по лицу миссис Вуд текли слезы.

- Мистер Эйприл, на всем белом свете у меня оставалась одна единственная подруга! Прошло немало лет с тех пор, как мы познакомились в Сан-Франциско. Мы встретились во время моего первого и последнего в жизни путешествия. Ах! Как же я тогда была счастлива! Наконец-то я увидела океан, о котором столько слышала и мечтала!