Паула Гослинг - Ответная месть

Нилсон выключил мотор; они оба с Пински повернулись к Страйкеру.

— Ты имеешь в виду, что он может снова начать охотиться на одного из вас? — спросил Нилсон. — Или сразу на обоих?

Страйкер одобрительно посмотрел на Нилсона: мальчик начинает понимать суть.

— Да, именно это я и имел в виду. Поэтому у меня есть повод поторопиться; я должен достать его первым.

Тос был без сознания.

Он лежал, массивный и все еще под белыми простынями, и его длинные ресницы бросали тени на щеки. Его баки, как возмутители порядка, выбивались из-под белых бинтов, обмотавших голову, а усы, как всегда, свисали по краям рта. Повсюду из него выходили трубки, что-то постоянно в него капало, и грудь его вздымалась — и опадала.

Тос был не дома.

Возле его кровати сидели мать и сестра, наблюдая за его лицом. Миссис Тоскарелли, маленького роста, коренастая, встретила Страйкера в своей обычной манере: как родного сына, возвратившегося с войны. Возможно, она обнимала его еще крепче, чем обычно, — и он также, хотя одной рукой сделать это затруднительно. Когда он освободился, он поздоровался с Мариной. Трудно было себе представить, что она — сестра Тоса: насколько Тос был огромен и звероподобен, настолько же Марина была тонкой и одухотворенной, будто святая с картин Эль Греко. Несмотря на возраст к тридцати и неистовые попытки матери найти ей мужа, Марина все еще была незамужем и неизменно сопровождала повсюду мать.

Миссис Тоскарелли сдержанно кивнула Пински — тот был женат — и улыбнулась Нилсону, который мог считаться женихом.

— Как он? — спросил Страйкер, когда приветствия были закончены.

— Спит, — отвечала миссис Тоскарелли.

— Говорил что-нибудь?

— Нет. — Миссис Тоскарелли вновь села и неотрывно стала смотреть в лицо сыну. — Он спит — мы ожидаем.

— Мы ожидаем, — эхом отозвалась Марина своим мотыльковым голосом.

Озадаченные, полицейские нашли врача, с которым виделись вчера, и попытались получить ответы. Ответов не было. Тос был жив; его показатели были относительно неплохие; сердце работало хорошо, у него был небольшой жар, который, принимая во внимание его травму, показывал, что он — сильный, крепкого здоровья человек.

Он просто еще не проснулся.

Но закончилось ли действие анестезии?

О, конечно.

Тогда почему он не открывает глаза, не говорит, не двигается?

Он еще не готов к этому. Врачи пока не знают, почему. Все ждут.

Страйкер первым произнес это слово: «Кома». Молодой врач вздохнул и кивнул:

— Если хотите, да. Он в коме.

— И… как долго это продлится? — спросил Страйкер.

— При мозговых травмах точно сказать невозможно. Десять минут, десять часов, десять дней — все, что угодно. Мы мало знаем о коматозных состояниях, кроме что разве самых общих параметров. Это может быть просто результатом нервного истощения. Может быть формой самозащиты организма. Отдых от реальности, если хотите, пока организм восстанавливается.

— Отдых — или бегство?

Врач — чья фамилия была Бишоп — пожал плечами.

— Выбирайте что хотите. Все, что мы можем, — контролировать его физические параметры и ждать. Активно вмешиваться в его состояние глупо — может быть, пройдет несколько часов — и он сам выйдет из комы. Мы внимательно за ним наблюдаем. Не волнуйтесь.

— Ручаюсь, что вы это говорите всем, — сказал Нилсон.

Клоцман пожал плечами.

— Послушай, Джек, как я понимаю, вам с Тосом не повезло, вот и все. Наступила ваша очередь — ваш номер выпал мерзавцу в тот день.

Клоцман откинулся в кресле, которое тяжело под ним затрещало. Это был невысокий широкоплечий человек с отметинами угрей на болезненном лице, значительную часть которого скрывали очки в массивной оправе. Капитан был болезненно аккуратен и столько же времени посвящал наведению порядка на рабочем месте, сколько и самой работе. У него были ясные представления о должностных обязанностях и ответственности, и он любил соблюдать все правила — до мелочей. Все это подчиненные ему прощали, поскольку он готов был драться за них, за каждого, и был скрупулезно честен и справедлив со всеми, невзирая на свои пристрастия.

За стеклянными стенами кабинета Клоцмана шла сама по себе обычная служебная жизнь: люди поднимали трубки телефонов, неслышно что-то в них говорили; бесшумно двигались машинистки; некоторые нажимали на рычаг кофеварки и беззвучно наливали кофе — как в космическом корабле, только пластиковый стакан не уплывал в пространство.