Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

Он видел как в глазах этого загадочного человека появились слезы. Голос дрогнул.

Один раз в трое суток Наташа приносила свежие продукты. Казалось, все способствовало отдыху, тем не менее, нервы у всех были напряжены до предела.

Константин хранил спокойствие. Когда девушки смотрели видеофильмы, он уводил Франца в одну из комнат и обучал как обращаться с автоматическим оружием.

Пистолеты с глушителями вызывали у Франца доселе неведомое чувство. Подобное оружие он видел только в кино. Оставалось загадкой, как подобная “фирма” попала в этот забытый богом край.

Константин вынес из кладовки короткоствольный пистолет-автомат.

— Думаю, “УЗИ” [47] Узи — израильский малогабаритный пистолет-пулемёт нам тоже пригодится. Если нас засекут при проходе через спецконтроль, каждый выстрел будет говорить в нашу пользу.

— Скажите, Харасанов, — с металлическими нотками в голосе обратился Франц к Харасанову, — вы действительно будете убивать всех, кто помешает вам осуществить захват самолета?

— А как вы думаете, Бялковский?

— Я почему-то уверен, что убийца из вас плохой, даже в экстремальной ситуации.

— Честно говоря, вы правы, я человек доброй воли. Но, когда на тебя устраивают охоту с одной целью — убить, думаю, что сумею психологически перестроиться.

Из спальни вышла Татьяна. Томно потягиваясь, как это делают молодые женщины, изведавшие вкус любви, она повисла у Константина на руке.

— Мы отдыхаем уже целый месяц, Котик, мне надоело.

Он ласково погладил ее по плечу.

— Терпи, девочка. Чем быстрее наши лица сотрутся в памяти здесь, тем быстрее твое личико нарисует наш дорогой художник Франц Бялковский, ну, к примеру, на курортах Флориды.

Фантастичность сказанного была столь ошеломительна, что Франц непроизвольно закрыл глаза и судорожно сглотнул слюну.

После обеда Наташа принесла адидасовскую сумку полную барахла. Харасанову подошел черный джинсовый костюм, Франц облачился в пепельного цвета брюки и того же цвета рубашку.

Девушки выглядели не менее экзотически. Ярко-красное платье типа греческой туники превратило Наташу в готовую фотомодель. Что касается Татьяны, узкие белые джинсы и такая же куртка, в сочетании с черным цветом костюма Харасанова, завершали яркий цветовой ансамбль всех четырех костюмов.

— Все это хорошо, ребята, но не кажется ли вам, что наши, завистливые на все красивое, ищейки, узнают в нас тех, с кем страстно желают встретиться?

Харасанов смешливо задал этот вопрос и сам же на него ответил:

— Будьте уверены, узнают. И мало того, постараются сделать так, чтоб эти фирменные вещи попали в разряд тех, которые, как правило, оседают в милицейских шкафах.

— Неужели в ваших рядах процветает такая мелочность? — спросил Франц, брезгливо передернув губами.

— Вы наивный чудак, Бялковский. Излюбленным занятием большевиков, начиная с семнадцатого года, было раздевание расстрелянных ими классовых врагов. Поскольку времена малость изменились, теперь качественную одежду снимают из живых. Но давайте не будем говорить о столь несущественных в нашем положении вещах. Суть здесь в другом: нам необходимо облачиться в скромную примитивную одежду производства, ну, к примеру, Чимкентской или Усть-Каменогорской фабрики. Обувь тоже не подходит. Какой может быть “Рибок”, если все четыре пары тянут на тысячу долларов. Придется, дорогая, подыскать что-то отечественное. “Джетысу”, к примеру.

Девушки сделали плаксивые физиономии и пригорюнились. Ощущая своеобразный колорит, звучащий в словах Харасанова, Франц улыбался.

— Что касается лично меня, к тебе, Наташенька, большая просьба: походи по парикмахерским и купи несколько париков. Татьяне тоже придется облачиться в парик.

— Но вы нам разрешите взять хотя бы с собой эту одежду? — опять хныкающим голосом взмолилась Татьяна.

— Нет, не разрешу, — сказал Харасанов. — Милые мои, поймите же наконец меня правильно: если нас поймают, моей и Татьяниной одеждой, в лучшем случае, будут полосатые костюмы особо строгого режима.

Они были молоды. Им было очень жаль расставаться с шикарной одеждой. Но они понимали: Харасанов прав.

Уже вторые сутки у Франца болит голова. Систематическое напряжение дает о себе знать. Из всей компании только Наташа изредка покидала квартиру.

Своим планом до конца Харасанов не делится. Иногда он целые дни проводит у экрана телевизора.

После десяти дней, как он и предполагал, по телевидению сведения о беглецах транслировать перестали. Кроме них двоих сбежать удалось еще одной девушке. Из слов Татьяны, эту девушку она хорошо помнила. Одна из самых неопытных в камерных перипетиях, та не могла за себя постоять и вряд ли сумела далеко уйти. Скорее всего, труп этой девушки уже давно сгрызли степные зверьки или, “изнахраченый” [48] Ободранный солдатами, он гниет где-нибудь у подножия террикона.