Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

Бывает, наступает время, когда всё в последний раз и больше не повторится.

«Люба нашла планы с подземными ходами, — торопливо сказала Босая. — Так что не бойся, Грильдриг, им есть куда идти. А у нас с тобой впереди прекрасная ночь. Пойдём прогуляемся, у меня здесь осталось ещё одно дело».

Я пошел за ней. Что мне ещё оставалось делать? Замок руководил мной — ведь время властителей прошло, теперь здания приказывают людям, куда идти и где стоять. Людям и женщинам с оружием в руках. А тиканье часов этой истории становилось всё громче. Только мы не слышали его, оглохшие победители, слепые хозяева живого и зрячего Замка.

Мы встретили их сразу же, едва прошли коридор до конца. Они вышли одновременно со всех сторон — Михаил свет Юрьевич, Павлюк Ператрус, Рыгор-от-трактора-мотор… Виталик, Тимур, и поп в длинной чёрной рясе, и какие-то незнакомые мне люди с лицами едоков разогретой в микроволновой печке шаурмы, и госпожа Ацтекская, и Женщина в зелёном, и все, все, все, их сотни, тысячи, миллионы, и я не знаю, как их всех зовут, но они живут вокруг нас, и другого человечества у меня для вас нет. Их не так уж трудно запомнить, они люди и иногда женщины, хотя не всё так однозначно, и если бы у меня спросили, люблю ли я их, наверное, я бы ответил: люблю, ведь у каждого из них своя история, а мы, минчане, любим истории, любим — но не хотим рассказывать, потому что вдруг обидится кто — а нам будет неловко.

Сотни, тысячи, миллионы мирных людей. Граждан Страны Замков, Российской Федерации и Евросоюза.

Правда, Кунце и Шпецль держались поодаль. Они отыскали в штабе Босой свои телефоны и теперь озабоченно озирались вокруг, выискивая, где бы их подзарядить.

У других же были свои, не менее важные заботы. На их лицах было бесконечное разочарование.

В глазах их застыл нереализованной подвиг — а разве есть на свете более героический подвиг, чем найти виновного и наказать его. Девки исчезли, растворились в ночи, и никто не знал, где их искать. Как сквозь землю провалились между корней истории, в гравий, туда, где берут своё начало все непобедимые сорняки.

Босая положила Фаллический Символ на парапет. Михаил Юрьевич одобрительно улыбнулся и забрал его, передав попу.

«Вот и всё», — вздохнула жена Виталика и тут же покраснела, спряталась за спиной мужа.

«Как ты, сынок, — спросил у меня Михаил Юрьевич. — Ну, не сцы, видишь, всё кончилось, она тебя больше не тронет. Элегантная победа, а?»

«Ну что, надо передать на волю, что мы сами тут всё решили, — весело потянулся всем телом Виталик. — Отдадим эту ведьму кому следует — и по домом. Блядь, я живой… Не верится даже».

Павлюк и Рыгор подошли к Босой и пощупали её, каждый с нервным смешком. Смешок Рыгора был большой и толстый, он забрался Босой под белое платье, начал щекотать её, а смешок Павлюка был холодный и тонкий, и расплылся на платье Босой жирным скользким пятном.

Босая и бровью не повела. Она смотрела на них и улыбалась.

«Нет, ну правда ведьма, — сказала какая-то русская женщина и сплюнула с уважениемм. — Откуда такие берутся. Глаза как у кошки».

«Как у мухи, скорее, — сказал её спутник. — Страшная, грязная, как бомжиха. И это — женщина… Гений чистой красоты…»

«Ничего, — процедил Михаил Юрьевич. — Разберёмся. Фюрерша».

И он с размаху ударил Босую в лицо. Удовлетворённо цокнул, увидев кровь.

«Значит, обычная девка, — засмеялся он. — Если кровь идёт из всех дырок. А вы тут про ведьм. Ведьма — это жена у меня. А это…»

«Да что с ней делать будем, а, — нетерпеливо спросил Тимур. — Сдадим кому надо и всё?»

«Нет, не всё, — сказал поп. — Я смотрю, вы здесь все люди благонравные, настоящие христиане. Но мне, братья мои, согласно сану моему положено видеть больше и дальше… Жена сия — сатанинское отродье, и мирскому суду её отдавать ошибкою будет…»

Услышав о суде, Михаил Юрьевич оживился: «Судить её надо, сейчас же! Народным судом! Знаю я все эти моратории, посадят на пару лет и выпустят по амнистии за то, что баба. А кто оценит, какую она нам, мужикам, обиду устроила?

Это ж надо, я, полковник в отставке, из таких передряг выбирался, сам не пойму, как выжил, а здесь три дня у девки в рабах ходил… Бабёнка какая-то, мокрощёлка, нам указывала. На святое замахнулась, сучка!»

Глаза его вновь налились кровью.

«Сучка! Сучка! Сучка!» — эхом звучал его бас, раскатами грома отдаваясь в каждом закутке Замке, отскакивая от стен, катясь по лестнице, ударяя кулаками в дубовые двери, взлетая до самого неба.