Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

«Я его знаю, — осклабился Тадеуш Р-ский. — Никакой он не писака. Самозванец он, прыщ гнойный, и предатель к тому же. Значит, пролез всё-таки в мой Замок. А ну-ка пошёл за мной! Посидишь пока в отдельном номере, сука!»

Михаил Юрьевич пожал плечами. Я его больше не интересовал. У отставного полковника был шанс сделаться генералом — и терять его он не собирался.

«Ну что, Якутский, — весело сказал Тадеуш Р-ский, аккуратно прикрывая за собой дверь. — Сейчас ты будешь немножко умирать. Немножечко, да, как ни досадно, навеки. Но я хочу, чтобы перед смертью ты признал, что Замок принадлежит нам, Р-ским, и всегда принадлежал нам, а твои вонючие деды — мошенники и холопы, захватили его обманом. Подумай, Якутский, и признай это наконец».

Я молчал. Мне было уже абсолютно до задницы, по праву владели мои давно подохшие предки этой постройкой или нет. Я знал, что кто бы ни распоряжался здесь столетия назад — сейчас Замок принадлежит Босой и её девкам. И будет принадлежать до самого конца, что бы ни произошло. Бывает время, когда всё случается в последний раз, и этот последний раз настал.

«Ты сам не понимаешь, в какую серьёзную игру ввязался, — грустно сказал Р-ский, толкая меня к креслу концом своего музейного меча. — Я тебе сочувствую, хоть ты и пес ничтожный. Здесь такие важные паны между собой разбираются, что тебе и не снилось, кукла ты цирковая. Мы тут поговорили с их человеком…»

Р-ский задумался, взглянув на дверь, и рассудительно проговорил, будто обращаясь к кому-то другому, не ко мне.

«Ну, не сейчас, так через полгода… Всё равно они придут. И всё закончится. Или ты на их стороне, или сдохни. Каждый получит своё…»

Он встрепенулся, пощекотал мечом мой подбородок: «Признай, а, Якутский? Иначе я повешу тебя сейчас же, во дворе. Повешу как блудного пса, как кошку за хвост. А признаешь — умрёшь от меча, как шляхтич».

Мне было страшно. Никогда и нигде я не был так счастлив и так напуган, как здесь, в Замке. Я сидел, боясь даже пошевелиться, и чувствовал, как меч холодным острым пальцем гладит мне щетину. Мне хотелось помочиться, но не говорить же об этом Р-скому, этому психу, который может не сдержаться и сделать со мной то же, что с Джеком Потрошителем, женщиной, которая когда-то, ещё девчонкой, села в такси, чтобы ехать домой — а приехала в Замок. Я подумал о ней, и снова на глаза набежали слёзы, глупые убогие слёзы. Р-ский был прав, я был никто, слабый и никчемный мужичок, не способен ни на героизм, ни на побег.

«О, что я вижу, — обрадовался Р-ский. — И этот панок претендовал на Замок? Да ты бы в подземельях, в которых я бродил сегодня всю ночь, обосрался бы от страха! Девка ты! Баба! Так признаёшь? Давай, Якутский, говори, у меня ещё дел много! Или я повешу тебя, повешу, всё равно каждый труп, который здесь завтра найдут, спишут на этих пизданутых дамочек!»

«Хорошо. Замок не мой, — сказал я тихо, и лицо Р-ского посветлело от удовольствия. — Но и не твой, потому что…»

«Что потому что — что, — закричал Р-ский. — Это мой Замок! Мой, говнюк, мой, и всегда был моим, и ни одна баба…»

А баба между тем появилась на пороге. Молодая баба в грязно-белом, разорванном внизу платье. Босая баба с Фаллическим символом в твёрдых и тонких руках. Голые ноги смотрели на меня своими бесстыдными коленями, и не было никого ни в Замке, ни во всей этой стране, ни в целом мире, кто мог бы заставить меня отвести от них свои мокрые глаза.

«Положи реликвию, — сказала она Р-скому. — Музейная вещь. Не хочу, чтобы о моих девчонках думали, что они крадут экспонаты в музеях».

Р-ский испуганно оглянулся, задрожал, но меч не положил. Наоборот, он прыгнул ко мне и занес его над моей головой.

«Только попробуй подойти, поблядушка, — сказал он с дворянским гонором. — Опущу ему на голову. Смотрю, вы тут спелись? Пососала у него уже? Думаешь, ты у шляхтича сосала? Неее… У собаки ты сосала!»

Босая не обратила на него внимания, сделала шаг вперед и сказала, как всегда, глядя мне прямо в глаза: «С моими всё в порядке, если ты это хотел у меня спросить. Только Джека нашего Потрошителя не могу найти».

«Её убили, — сказал я, оборачиваясь к ней. — Нет больше Джека».

«Кто?» — спросили брови Босой. «Он», — ответили мои. Босая хмыкнула, и через мгновение Тадеуша Р-ского больше не было на свете. По крайней мере, на этом. Мир, куда он отправился, был гораздо более простым. Там были острые сабли, и борзые, и лихие усы, и тысячи Ганночек горели, каждая при своём дереве, каждая намертво привязана верёвкой, красивые узлы, завитые языки пламени… Убитый женщиной, он лежал прямо передо мной, сжимая в руках двуручный меч, и на лице его была такая обида, будто ему так и не дали разгадать последний сканворд.