Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

Альгерд Бахаревич

Белая муха, убийца мужчин

Роман

Перевод с беларусского

Все права защищены. Любое копирование, публичное размещение и тиражирование в коммерческих целях запрещено.

Авторский перевод с беларусского

Электронная книга подготовлена по изданию:

Бахаревич, А.

Белая муха, убийца мужчин : роман / Альгерд Бахаревич ; пер. с бел. авт. — Минск : Галіяфы, 2017. — 248 с.

ISBN 978-985-7140-31-2

Новый роман Альгерда Бахаревича — история женской банды, «девок без царя в голове», которые бросили вызов патриархальному обществу. Кто они: террористки, сумасшедшие, художницы? Или просто призраки прошлого, с которыми неожиданно встречается главный герой?

© Бахаревич А., 2015

© Бахаревич А., перевод с бел., 2017

© Afarin Sajedi, картина, 2013

© Тимофеева Ю., обложка, 2015

© Оформление. ЧИУП «Галіяфы», 2017

© Распространение. ТОО «Электронная книгарня», 2016

Юле, куда бы мы с ней ни спешили

***

That which gave me most uneasiness among

these maids of honour (when my nurse carried me

to visit them) was, to see them use me without

any manner of ceremony, like a creature who

had no sort of consequence: for they would strip

themselves to the skin, and put on their smocks

in my presence, while I was placed on their toilet,

directly before their naked bodies.

Jonathan Swift,

“Gulliver´s Travels.

A voyage to Brobdingnag”

В конце прошлого века по Минску бродила легенда о девичьей банде, участницы которой темными вечерами отлавливали молодых парней, а иногда и взрослых мужчин, и избивали их почти до полусмерти.

Расцвет их преступной деятельности пришелся на май, время подготовки к экзаменам и той особой сладкой лени, от которой помогают только обливание холодной водой да хорошая взбучка. Видимо, злоумышленницы давно не испытывали на себе ни того, ни другого. Такие уж нравы были в тогдашнем городе Минске, Минске времён своего упадка, Минске чадящем, чопорном и чистом, как перед концом света — не было на тех девок ни Господа Бога, ни участкового.

После школы отличницы, активистки молодежного союза, покорные дочери законопослушных родителей возвращались домой, к плюшевым медведям и пустоглазым куклам на застланных розовым диванчиках, ещё не отправленным в крематорий памяти; одевались в мягкие домашние костюмчики пастельных цветов; ужинали с папой, мамой и младшими братьями; мыли посуду; делали домашнее задание — чтобы через несколько часов где-то в соседнем районе плечом к плечу выйти из зарослей густой, наркотически-душистой минской сирени.

Темных тропинок и диких кустов в городе хватало. Сирень покачивалась, и вместе с ней покачивался усатый месяц в беззвездном минском небе. Длинные ноги в туфельках на высоком, но не слишком, каблуке уверенно ступали на выщербленную плитку, на мерцающий отсвет далекого фонаря, на беззаботную тень будущей жертвы. Они делали свое дело молча, лишь время от времени в страшной темноте жертва слышала то сзади, то сбоку колокольчики приглушенного смеха, который одни женщины теряют уже на второй день после свадьбы, а другие сохраняют на всю жизнь. Известно, что женщинам не очень-то удобно драться в их нелогичной, не иначе как мужчинами придуманной обуви — но драться и надрать кому-то задницу, как известно, суть два разных вида познания мира.

Начиналось всё с точно рассчитанного удара острым носком между ног — настолько же сильного, насколько и неожиданного, ибо не было ни одной жертвы, которая надеялась бы на такую встречу. Человек сгибался от боли, будто ему скрутило желудок — что ж, бывает, животик болит, и добрые самаритянки сразу же приходили на помощь. Следующий удар туфельки метил в живот, третий — в колено, четвертый — в зубы, и бедный человек становился всё меньше и меньше в размерах, словно портативность была в его природе. Когда уменьшенная до нужных масштабов жертва падала на тропинку, на неё обрушивался уже настоящий град отточенных ударов, метких пинков и тумаков. «Девчонки, за что?» — хрипло кричало распластанное на земле существо, закрывая одной рукой окровавленное лицо, а другой гулкие, словно колокола, яйца, и пытаясь отчаянными движениями ягодиц отползти в кусты. И редко когда девичий голос отвечал: «За Катю», или там «За Таню», или, например, «За Кохановскую» — а если и отвечал, то вокруг слышалось недовольное шипение: месть не должна была иметь никакого иного голоса, кроме смеха, месть должна была приходить прямо из темноты и быть неотвратимой и безликой, как сама тьма.