Альгерд Бахаревич - Белая муха, убийца мужчин

Больше террористкам никто не звонил. Замок ощерился оружием. Круг машин и людей вокруг него неуклонно продолжал сжиматься. До конца истории, в самом центре которой я оказался, оставались один недолгий вечер и одна длинная, длинная, длинная ночь.

Наши соседи за стеной, по-видимому, весь день спали, отходя от гулянки — а теперь, с наступлением темноты, опять начали пиршество. Это напоминало одновременно провинциальную дискотеку, съезд национал-евразийской партии, новое взятие Берлина и ритуальные танцы скифов после захвата богатой добычи — и мои братья по несчастью, что было задремали, разом подняли тяжелые головы, зашевелились, с безжалостной тоской вглядываясь в неприступную стену.

«Во дают», — сказал Виталик.

«Нам бы так», — вздохнул Павел.

«Великий народ», — судорожно сглотнув слюну, подтвердил Михаил Юрьевич.

«Могли бы и мы потанцевать, — с упреком сказала Женщина в зелёном. –Завидую тем, кто вот так, в последние минуты перед атакой… Может, завтра нас всех уже не будет в живых».

«Мужчины, — набравшись смелости, воскликнула жена Виталика и сама испугалась собственного голоса. Она покраснела и добавила уже тише: А пригласите дам на танец! Или у нас дамы приглашают кавалеров?»

«Да какие они мужчины… — сказала госпожа Ацтекская. — Что они могут… тряпки…»

«Попрошу вас не оскорблять панов, — возразил обиженно Рыгор. — Всему своё время, на рожон лезут только те, у кого молоко на губах…»

«Да тише вы, вашу ж мать, — крикнул Тимур. — Смотрите!»

Все недоверчиво повернулись туда, куда он показывал. К тому месту, где стена в цветочки, которая дрожала от конского топота наших соседей, плавно переходила в раскрашенный ангелочками потолок, лепной и великолепный, отделанный сливочными оштукатуренными завитками.

Оттуда, прорастая во все стороны тонкими щупальцами, по стене только что пошла трещина.

Длинная и страшная трещина, которая побежала вниз, к полу, трещина, которая становилась всё шире — с каждым стуком, с каждым ударом невидимых копыт, которые раздавались из соседней комнаты.

«Есть! — глухо произнёс Михаил Юрьевич. — Пошла, родимая!»

По ту сторону стены трещину заметили не сразу, а когда заметили, оттуда послышалось триумфальное рычание.

«Эй, там, на пароходе, — крикнул нам из-за стены молодой истерический голос. — Видели чудо? На стену посмотрите, братушки!»

«Видим! Видим, сынок!» — крикнул в ответ Михаил Юрьевич.

«Так чего сидите? Ломай её, ребята!»

И мои братья по несчастью бросились выполнять приказ.

«Стучите по краям, — поучал из-за стены поповский голос. — По краям её, родимую, сама пойдет!»

Сосредоточено молотил татуированными кулаками по цветочкам дорогих обоев Михаил Юрьевич. Бил ногой в твёрдом ботинке Тимур, поддавал плечом Рыгор, стучал в стену, словно просил, чтобы ему открыли, Павлюк. Виталик взял стул и, вытянув плечи, работал у самого потолка. С той стороны стены также навалились — всей своей первобытной общиной.

«Талакой её, талакой, — повторял, довольно блестя глазами, Рыгор. — Как предки учили! У меня все прадеды из крестьян, голубой крови никто не имел, к работе мы приучены!»

Стена безразлично поддавалась. Трещина потихоньку росла, сыпалась штукатурка, запахло ремонтом.

«Эй, как там тебя, немец, давай помогай! Шнэлер, шнэлер, матка-яйка-млеко!» — махнул на немца свободной рукой Рыгор.

Кунце нехотя поплёлся к стене. Но и его массы не хватило, чтобы закончить дело. И тут они заметили меня.

«Так, а это что такое, — возмутился Михаил Юрьевич и даже прекратил работу. — Ты чего сидишь, сынок?»

Все повернулись ко мне, забыв о своем почётном задании.

«Ты чего, из этих, — подмигнул мне зловеще Виталик. — Или тебе здесь, блядь, понравилось? Домой не хочется, писатель?»

«А ну встать, — завопил Михаил Юрьевич. — Сюда! И давай-давай-работай! Или своими же руками, блядь, кончу на месте! Я за него головой поручился перед серьёзными людьми, а он тут жопу греет!»

Я поднялся и подошел к стене, привалился к ней, нажал, вяло хлопнул по цветочкам кулаком.

«Вот так, — вмиг успокоился Михаил Юрьевич. — Да посильнее давай. Молодец, писака».

Шпецль провел меня невидящими глазами — его никто и не собирался приглашать, на Шпецля давно махнули рукой: пустое место с мокрым лбом и слюной на подбородке, но вдруг он, наш бедняга Шпецль, подпрыгнул, разогнался и тем самым вспотевшим лбом своим ударил прямо в центр стены, в самую трещину. Никто и охнуть не успел от удивления — а трещина неожиданно разошлась по швам, и на пол посыпались деревянные опилки вместе с кусками цемента и штукатурки.