Андрей Воронин - Банда возвращается

Пахло потом и кровью. Пахло мужчиной и женщиной.

Из коридора в комнату падал клин света.

Светлана обратила в полумраке комнаты внимание на черные пятна на простыне, на подушках, разбросанных по кровати:

— Что это?

Тимур проследил ее взгляд:

— Кровь.

Сейчас кровь воспринималась Светланой как явление само собой разумеющееся. Светлана почувствовала, что у нее горят огнем плечи и горит огнем грудь. Светлана покосилась на свою грудь — та была в крови. Но кровь не пугала и даже не смущала Светлану… Женщине было так хорошо. Она ведь только что родилась в этот мир и издала первый крик. И прозрела… Она поняла со всей ясностью, что такое любовь…

А у Тимура были расцарапаны плечи.

Невидящим взглядом он смотрел в потолок и отдыхал.

Возбужденное дыхание его еще не улеглось. Светлана видела, как хищно расширяются его ноздри. Ей все больше нравился этот загадочный мужчина, — про которого она ничего не знала, да, пожалуй, и не хотела знать… Главное, что он был и что был он рядом, и что был горяч, как печка.

Поднявшись на локте, Светлана поцеловала Тимура в висок:

— Ты замучил меня чуть не до смерти. Я чувствую, что буду жить теперь сто лет.

Он улыбнулся в полумраке:

— Я отдохну немного. И минут через десять ты скажешь, что будешь жить лет двести.

Светлана тихо засмеялась и положила голову ему на грудь:

— Кто ты? Я ничего о тебе не знаю…

Она не видела, как он досадливо скривился:

— Считай, что спортсмен.

Светлана вдруг пожалела его:

— Ты же не выспишься. Как будешь завтра?

— Высплюсь. У меня только после полудня… встреча с тренером.

Они минут пять лежали молча. Светлана вдруг покосилась на обрывки своей одежды:

— Кофточку жалко. И юбку. Она мне очень нравилась.

— Мне тоже, — Тимур спустил руку с кровати, пошарил в темноте на полу, поднял брюки; вытащил что-то из кармана и бросил на подушку. — Не пойми меня только превратно…

— Что это? — покосилась Светлана на подушку.

— Пара тысяч баксов. Тебе хватит, чтобы купить себе что-нибудь нарядное…

— Деньги? — женщина изменилась в лице. — Ты решил мне заплатить? Но я же…

— Брось… Не делай из этого проблем. Я порвал у тебя что-то — считай, я заплатил штраф.

— Но я же не проститутка!..

Он захохотал:

— Но я же даю тебе не двадцать долларов. Давай договоримся: ты — моя женщина…

Светлана молчала минуту, потом улыбнулась:

— Хорошо… — такой вариант ее устраивал.

Виктория Макарова, 2 часа 20 минут ночи, 24 марта 1996 года, у себя дома.

Виктория вернулась в комнату и помогла Ольге Борисовне раздеть и уложить старика. По старой конспиративной привычке он уже включил радио погромче, чтобы сделать невозможным прослушивание.

— Что там творится, девочка? — спросил он ее домашним голосом.

Виктория, с которой сошел налет официальности и показной бодрости, ответила ему таким же семейным тоном:

— Не знаю, дедушка, нельзя понять, кто какую игру затеял. И, чувствую, это сложно не только для меня. То, что арестовали Глушко, возможно, еще ничего не значит…

Дед ласково взял ее за руку:

— Что тебя беспокоит, давай разберемся?

— Дело в том, что Кожинов ожидал каких-то событий именно вокруг фигуры Смоленцева, причем беспокойство и интерес проявил совсем недавно.

— Интересно, и в чем это выражалось?

— По его заданию я вела наружное наблюдение за Смоленцевым в день убийства.

— Надо же, какой прозорливый! — похвалил старик. — И что интересовало Кожинова?

— Контакты. Он все время повторял мне про них… Значит, он пытался отследить какие-то нежелательные или опасные связи Смоленцева.

— Это еще ни о чем не говорит, девочка, — вздохнул Прокофий Климентьевич. — Он мог получить сведения о том, что на Смоленцева давят, и занимался комплексом охранных мероприятий. Обычное дело…

— Конечно, само по себе это ни о чем не говорит, — Виктория благодарила судьбу, что у нее есть такой дед, с которым всегда можно посоветоваться. — Кроме того, после совещания я должна была вести его дальше и с двоими сотрудниками обеспечить круглосуточное наблюдение.

— А вот это уже поинтересней: похоже, Кожинов всерьез садился ему на хвост.

— Но не успел…

— Это все твои подозрения?

— Нет. С утра я отвозила Смоленцеву бумаги и передала ему на словах, что он должен составить полный список необходимого его телекомпании. Надо понимать, наверху хотели узнать уровень его претензий.

Прокофий Климентьевич задумался: