Сергей Зверев - У расстрельной стены

Медведева уже несколько месяцев возил другой шофер, назначенный вместо Дергачева, окончательно переведенного в ведомство Ерохина, поэтому добиться встречи оказалось не так-то и просто. Но комиссар нашел-таки время для встречи, хотя и принял Матвея, мягко говоря, не столь дружелюбно и тепло, как это бывало раньше.

Дымя неизменным «Казбеком», он внимательно, не перебивая, выслушал бывшего своего водителя и товарища, что-то записал на листке и сухо обронил:

— Хорошо, я попробую узнать и по возможности помочь. Но, как ты сам понимаешь, не все в моих силах. Сам больше никуда не ходи и ничего не предпринимай, понял? А то, по дурости своей, нароешь на свою голову… Все, Матвей, иди, мне работать надо!

Вопреки совету комиссара, Дергачев все-таки встретился со знакомым сержантом, служившим надзирателем в Лубянской тюрьме. Посидели, выпили, о том, о сем по-приятельски поболтали. Матвей умело и хитро, как ему казалось, подвел разговор к теме, и сержант сообщил ему, что Корнееву вроде бы уже судили и дали срок. А на днях будет этап, то есть осужденную отвезут на вокзал, затолкнут в столыпинский вагон для перевозки спецконтингента, и поедет зэчка Корнеева в лагерь. Не забывая заботливо подливать в стакан сержанта, уважительно кивать и поддакивать его пьяной болтовне, Дергачев узнал главное: место и время отправки этапа.

…Ночь выдалась не по-июльски холодной и промозглой. Сильный ветер сердито гнал бесконечные стада лохматых туч, огрызавшихся в отместку ветру нудными и злыми зарядами моросящего дождя. Матвей приехал на вокзал, отыскал запасные пути, где в скупо освещенном тупике стоял ожидавший формирования состава вагонзак, и подошел к охранникам.

Пару раз принимая участие в конвоировании осужденных на отправку в лагеря, он ожидал увидеть цепь охранников, овчарок, рвущихся с поводков и захлебывающихся злобным лаем, и зэков, привычно сидящих на корточках. «Руки на затылок! Не шевелиться!» К счастью, погрузка спецконтингента уже завершилась, и машины с тюремным конвоем ушли.

Матвей представился, показал удостоверение сотрудника НКВД, после чего в ход пошел еще один весомый аргумент: литр водки. Охранники оказались мужиками понятливыми: уважительно покивали, сочувственно вздохнули и дали младшему лейтенанту десять минут на свидание. Корнееву привели и оставили наедине с ним. Правда, один из охранников на всякий случай все же присматривал за осужденной и ее знакомым, переминаясь в сторонке, деликатно покашливая и покуривая папироску.

Когда Матвей увидел понурую фигурку в каком-то потрепанном пиджаке и темной юбке, он едва узнал в этой женщине свою Лизу. Сердце его заныло от жалости, и он, старательно изображая уверенность, приготовился убеждать попавшую в беду любимую в том, что, видимо, произошла ошибка, но все еще, конечно же, можно исправить. Он, безусловно, приложит все силы, пробьется в самые высокие инстанции и добьется пересмотра дела и освобождения, надо только немножко потерпеть!

Убеждать никого не пришлось, увидев Матвея, Корнеева наотрез отказалась с ним разговаривать. Более того, обожгла его взглядом, полным такой ненависти и презрения, что даже видавшему виды Матвею стало не по себе. Причина такого отношения стала ясна после первых же слов Лизы:

— Не подходи ко мне! Зачем ты вообще пришел? Ты думал, я никогда и ничего не узнаю? А я знаю все! Все, понимаешь?! И про то, что ты людей убиваешь, знаю! Папу тоже ты убил? Конечно, ты! Какая же ты сволочь и лживая мразь, Дергачев… Простым шофером он работает! Да будь ты проклят! Ненавижу! Конвой, уведите меня, пожалуйста, обратно в вагон!

Никак не ожидавший подобного поворота, Матвей просто растерялся и, пытаясь сообразить, что же ему ответить на гневную отповедь Корнеевой, принялся закуривать. Но ни докурить, ни сказать что-либо в свое оправдание не удалось. Из полумрака вокзальных задворок выскочила забрызганная грязью «эмка» без номерных знаков и, слепя глаза светом фар, резко затормозила рядом с Матвеем. Из машины с завидной синхронностью метнулись двое крепких мужчин в форме НКВД, мгновенно и жестко скрутили его и затолкали в темное нутро легковушки. «Эмка» взвыла мотором и через полминуты растворилась в темноте.

«Все, Матвей Федотыч, похоже, и ты отбегался!» — прежде чем потерять сознание от точного, выверенного удара, с тоскливой обреченностью успел подумать Дергачев…

Чем дальше я читал дневник Дергачева, тем чаще ловил себя на мысли, что мне совсем не хочется осуждать, презирать и уж тем более ненавидеть этого по большому счету просто несчастного мужика. Да и за что мне его презирать-то? За то, что человек честно служил стране и делал свою работу? Да, работу мерзкую, страшную, но кто-то ведь должен был и ее делать-выполнять.