Сергей Зверев - У расстрельной стены

Матвей, размеренно работая веслами, ловил себя на мысли, что, пожалуй, было бы здорово приходить по утрам в этот замечательный парк, надевать через плечо большущую сияющую трубу и, сурово раздувая щеки, играть военные марши или красивые вальсы. А потом отправляться домой, где тебя ждут милая жена и пара пацанов. И, конечно же, кастрюля наваристого борща с косточкой и честно заработанная бутылочка. Да под свежий пупырчатый огурчик, да с помидорчиком — сладким, еще теплым от июльского солнышка! А потом, притворно хмурясь, проверять у мальчишек дневники и рассказывать им про дроби…

— Товарищ Дергачев, — вернул Матвея к действительности насмешливый голос Лизы, — не расскажете ли, о чем это вы так задумались? «Жизнь или смерть, вот дело в чем: достойней ли претерпевать мятежного удары рока, иль отразить их и покончить со всею бездною терзаний. Ведь смерть есть только сон — не боле…»

— Честно? — улыбнулся он, на минуту оставляя весла в покое и закуривая. — О десятичных дробях.

— Да ну тебя! Куряка, задавака и врунишка! — Девушка лукаво улыбнулась, опустила ладонь за борт и, смешно морща нос, обдала его прохладными брызгами. Затем вдруг неожиданно посерьезнела и, поднеся к лицу недавно сорванную веточку черемухи, вдохнула нежный горьковато-теплый аромат. — Знаешь, смотришь на эту красоту, на совершенство формы и всего остального, и даже страшно становится — как же все-таки красив этот мир! Как вы считаете, товарищ чекист, кто его все-таки создал — Бог или эволюция?

— Бога нет, — вытирая лицо и бросая в воду окурок, убежденно заявил Дергачев и снова взялся за весла. — А человек, барышня, вне всякого сомнения, произошел от обезьяны — грязной, глупой, завистливой и жадной.

— Фу, какой же ты все-таки непоэтичный! — с притворной печалью вздохнула Лиза. — И что я в тебе нашла, не понимаю. Вредный, мрачный циник и грубый солдафон. Но я тебя все равно люблю! Что у нас по программе дальше — после катания на этой жуткой лодке? Кино, мороженое, качели? Или просто погуляем?

— Нет, Елизавета Батьковна, к сожалению, с «погуляем» сегодня не получится — дежурство у меня, — стараясь придать голосу насмешливость и непринужденность, ответил Матвей, которому сейчас, честно говоря, больше всего хотелось послать свою службу к чертовой матери и провести оставшийся вечер и будущую ночь с Лизой.

— Жаль, — совершенно искренне погрустнела девушка. — Но ты прав: кто-то же должен охранять ночной покой советских граждан, оберегать нас от хулиганов, жуликов и воров! Хотя лучше бы это делал кто-то другой, а не ты… Фу, какая же я несознательная и глупая, да? Не сердись, мне просто так не хочется расставаться с тобой — даже на одну минуточку…

Дергачев, естественно, и не думал сердиться — уже давно он чувствовал то же самое. По сути, в тот сумрачный и мокрый мартовский день все и началось — с памятного посещения обычной московской библиотеки. Он и предположить не мог, что когда-нибудь эта девушка — несомненно, самая красивая и лучшая в мире! — примет его неуклюжие ухаживания и ответит взаимностью на его чувства.

Тогда, в конце марта, Матвей снова пришел в библиотеку, сдал так и не прочитанные книги и, отчаянно робея и пряча смущение за легкой грубоватостью, предложил-таки молодой библиотекарше сходить в кино. Или просто прогуляться — например, проводить девушку до дома. Совершенно неожиданно для него Лиза, окинув кавалера серьезным и чуточку удивленным взглядом, согласилась. «Хорошо, если хотите, вы можете проводить меня. Я в семь заканчиваю…»

Несколько раз они гуляли по подсыхающим улицам, по которым летал с каждым разом все больше теплеющий ветерок и носились в голубоватых сумерках волнующие запахи приближающейся весны. Дергачев уже знал, что Лиза Корнеева окончила курсы при каком-то там историко-архивном институте, в котором преподавал ее отец, и третий год работает в районной библиотеке. Знал, что ни братьев, ни сестер у девушки нет, а мама — домохозяйка.

Все прочее Матвея волновало мало — главное для него заключалось в том, что такая необыкновенная и замечательная красавица не послала его куда подальше, а вот так запросто гуляет с ним по тихим московским улочкам и переулкам. И разговаривают они сразу обо всем и ни о чем — как обычно и бывает в подобных случаях. Правда, говорила больше, конечно, Лиза, он же предпочитал отмалчиваться, опасаясь попасть впросак, поскольку, хотя и читал много, все же прекрасно понимал, что его уровень знаний и начитанности не идет ни в какое сравнение с ее эрудицией и образованностью.