Николай Иванов - Черные береты

Но не подплывет баржа. Не хватит государственной мудрости, мужества и элементарной совести обеим сторонам, чтобы обоюдно раскланяться и оставить в покое страну. И потому стучит Мишкин взвод дубинками по щитам, стараясь запугать тех, кто пришел поддержать блокированных в здании Верховного Совета депутатов. Сегодня, 28 сентября, через неделю после Указа, не сдавшийся Белый дом опутали запрещенной во всем мире режущей колючей проволокой, на этажах отключили свет, воду, телефоны. Все проходы к Дому забили поливальными машинами и водометами.

Паскудство. Толпа права — такое могли сделать только фашисты. И тогда получается, что он, капитан Багрянцев, их приспешник. Полицай. Он выстроил свой взвод вместе с другими взводами и ротами в «свинью» и таранит тех, кто не побоялся сказать «нет» концлагерю в центре Москвы.

— Товарищи, не провоцируйте нас на насилие. Расходитесь по домам, товарищи, — начал вещать на толпу полковник-дирижер «свиньи».

— Гад ты, а не товарищ. Мы тебя еще вычислим в Балашихе 22, — раздался в ответ мальчишеский голос.

— Пошли! — в момент утратил дружелюбие «свинопас».

Очередного рывка хватило, чтобы расчленить толпу на две части: одну теперь теснили к зоопарку, вторую — вверх, к станции метро «Краснопресненская» и высотному зданию. Цепь пошла быстрее, уже без команды, и, казалось, что теперь ничто не остановит ее бронированной поступи. Но вдруг из толпы раздался все тот же мальчишеский голос, отвечавший полковнику:

— Мужики, а не быстро ли мы бежим?

Зонты замерли, закрутились на одном месте, группируясь, и двинулись навстречу плотной, стык в стык, стене из щитов. Солдатские каски за ней стали опускаться, в дырчатых щелях забегали испуганные глаза солдат-мальчишек.

— Не бойтесь, ребята, мы вас трогать не станем, — уперевшись плечами в щиты, успокаивали милиционеров, а заодно и себя, демонстранты. — Мы ж понимаем, что сволочи — это те, кто прислал вас сюда.

— Эй, офицеры! Что же вы прячетесь за спины своих солдат? Где ваши честь и совесть? Лужкову продали?

— Позор офицерам!

— Снимите погоны, вы их недостойны.

— И кокарды снимите — на них герб Советского Союза.

— Ублюдки, какая же мать вас родила. Глянула бы она сейчас на вас.

— Вперед! — стараясь заглушить крики, заорал «свинопас».

Шеренга качнулась, мужики уперлись — и все остались на прежних местах.

— Землячок, ты меня не бей, и я тебя не трону. Договор? — мужичонка в вязаной шапке «петушком» придавленный собратьями по митингу к щиту, заглянул за него и подмигнул лупоглазенькому, ошарашенному происходящим солдатику.

— А у вас закурить не найдется? — неожиданно попросил тот, наверное, о самом заветном, колыхаясь во всеобщем противостоянии.

— Это дело мы быстро организуем. Держи. — Мужичок протянул сигарету прямо в дырку в щите. Солдат, не выпуская из рук дубинку и щит, а может, просто не имея возможности пошевелиться в зажатой шеренге, взял ее прямо губами. — Погодите, не напирайте. Дайте человеку прикурить.

Идиллия. Учения по гражданской обороне, когда через пять минут условные противники обнимаются и вновь друзья.

Огонек от спички успел перескочить на видимый из дыры белый кончик «Примы», прежде чем снова засипел мегафон.

— А родом откуда будешь, землячок? — сдерживая солдатика, продолжал беседу разговорчивый мужик.

— Из Пензы.

— Родители есть?

— Одна мама.

— Чего сюда-то пришел?

— Привели. Не выполнишь приказ — в дисбат отправят. А туда неохота.

— Переходи на нашу сторону. Все равно мы победим.

— А если нет? Вам-то что, разойдетесь по домам. А мы? Пусть бы командиры приказали.

— Командиры попрятались за ваши спины, неужели не видите?

Солдат невесело усмехнулся: толку-то, что видим.

— Уходи, сынок, — уговаривала женщина рядом уже другого милиционера. — Не бери грех на душу. Всю жизнь ведь потом вспоминать будешь. Этот позор спать тебе не даст. Уходи. Я укрою, а мать простит.

Солдат, не реагируя, отрешенно смотрел поверх голов.

— Ты же жизнь свою с насилия начинаешь, — не отступала женщина. — Дети тех, кто тебя послал бить собственный народ, в Америке учатся. Ты ведь уже взрослый, должен сам думать и все понимать.

— Да уйдите вы все ради Бога! — заорал, сорвавшись, тот. — Мы хоть на службе, а что вы здесь делаете? Идите по домам спать. Мы трое суток под дождем и не евши из-за вас.

— Не из-за нас, сынок, не из-за нас, — обрадовавшись голосу подопечного, как радуются ожившему больному, ласково и осторожно ответила агитаторша. — Мы на своей земле. Это вы с друзьями лучше подумайте, кто и зачем вас сюда прислал.