Николай Иванов: Департамент налоговой полиции

Я, исполнитель смертных приговоров…

…веду к точке расстрела Тарасевича Андрея Леонидовича. Русского, ранее не судимого. Тридцати четырех лет.

Он в двух с половиной шагах от меня. Я отчетливо вижу стриженый, со складкой, затылок, мощную шею борца. Вижу отчекрыженный ворот рубашки. Отчего «вэмэнэшникам» — приговоренным к высшей мере наказания — отрезают ворот рубашки, я так и не успел узнать. Может, повелось с тех времен, когда головы отрубали на плахе?

Но главное — я вижу место, куда должен попасть.

Тарасевич Андрей Леонидович, за границу не выезжавший, научных трудов и степеней не имеющий, владеющий немецким языком в объеме средней школы, государственными наградами не отмеченный, по иронии судьбы мой сверстник — убийца двух детишек. А сейчас он умрет сам. Приговор в исполнение поручено привести мне. В кармане лежит готовый к выстрелу «Макаров». В узком переходе тюрьмы я вытащу его, неслышно опущу вниз флажок предохранителя. У любого оружия, которое мне приходилось когда-либо держать в руках, о предохранитель можно было сорвать ногти — настолько туго он ходит. Это, видимо, оттого, чтобы не произвести выстрел случайно.

В «расстрельном» пистолете флажок поднимается-опускается как по маслу — наверное, чтобы не нервировать исполнителя.

Тарасевич Андрей Леонидович, сирота, фамилии не менявший, вдовец, не ведает, что это его последние шаги по земле. Нет, он знает о приговоре, и хотя отказался писать прошение о помиловании, за него это сделал начальник тюрьмы. По долгу службы. Но оно отклонено, и жизнь убийцы заканчивается вот так просто и неожиданно: вызвали на очередной допрос, а теперь незнакомый до того конвоир сопровождает обратно в камеру.

Но до камеры мы не дойдем. Я, подполковник внутренней службы Вараха Григорий Иванович, подниму пистолет и нажму на спусковой крючок. Он тоже мягкий, податливый, напрягаться не придется.Для таких, как я, оружие подбирается просто превосходное.

Одного взгляда мне будет достаточно, чтобы убедиться, достигла ли моя пуля цели. После этого я уйду. Вернусь по обратному пути. Наши психологи убеждены: чтобы сохранить нашу психику, мы не должны перешагивать через труп. Оттуда, с другой стороны, появятся врачи и официально зафиксируют смерть. А убитые почему-то всегда падают лицом вперед…

Я знаю о Тарасевиче Андрее Леонидовиче все. Перед тем, как дать согласие на исполнение приговора, я двое суток изучал каждую букву и каждую запятую в его судебном деле. Засомневайся я хоть на миг в решении суда, тут же отказался бы от предложенной мне миссии. И никто не посмел бы сказать мне ни слова в упрек. Не знаю, докладывается ли о таком случае начальству. Наверное, докладывается. А может, и нет: слишком деликатная у нас «работа».

Но пока я такого повода не давал. В первый расстрел передо мной тоже шел убийца и насильник, и я не нашел ни единой зацепки, которая заставила бы меня засомневаться и оттого дрогнули бы моя рука и сердце.

Может, тогда я еще был в прострации от событий, происшедших со мной в налоговой полиции, и от последовавшего затем перевода в органы МВД. Во время службы в налоговой полиции не по моей вине, но из-за меня погиб человек. Эта смерть не давала мне покоя, и, когда передо мной поставили подонка, насиловавшего, грабившего и убивавшего людей, мне не составило труда нажать на спусковой крючок.

Но сегодня я почему-то больше обычного размышляю, думаю о том, кого через несколько мгновений не станет. Слишком запутанна история этого бывшего рижского омоновца, убившего двух девчушек только ради того, чтобы замести свои следы. А вот я должен убить его гуманно. То есть с первого выстрела. Чтобы не причинять боли и мук. Меня, наверное, и наметили в кандидаты на эту дополнительную должность, когда в тире я первую пулю неизменно всаживал в десятку. Мне бы стать спортсменом и завоевывать медали, а вот судьба вывела на иную дорожку. Не знаю, что бы меня ждало на спортивном поприще, но, надев погоны, я насмотрелся и нахлебался другого: тайной кагебешной войны, политики, язв криминального бизнеса в налоговой полиции. Меня много и часто предавали — власть, политики, командиры, друзья. От меня отвернулся сын, узнав некоторые подробности моей последней работы. В силу обстоятельств я предавал и сам.