Николай Иванов - Черные береты

— Да я в Москву…

— Москва Риге теперь не указ.

— Почему это?

— Республики Прибалтики объявлены независимыми государствами.

— Когда и кем? На каком основании?

— Сразу после путча. А основание… ты же знаешь, как уважают у нас законы.

Путч! В Москве же был путч. Он улетал из столицы, когда там начался вывод техники. Значит, все закончилось?

— Расскажи, что происходило в эти дни?

— Переворот наоборот. Пойдем к машине, отъедем от греха подальше.

По рытвинам, канавам доехали до лесочка. И подтвердил Щеглов уже сказанное: путч закончен, организаторы арестованы, коммунисты объявлены вне закона — только в фашистской Германии было подобное 6. Ельцин в угаре, он словно не понимает, кого повторяет, к тому же принял он свое решение вначале на митинге, под свист и улюлюканье толпы, а потом и в присутствии Горбачева, Генерального секретаря ЦК КПСС. Методы банановой республики, а не великой страны. Выигрывать, оказывается, тоже надо с достоинством. И вообще, много всякого произошло за это время. Но главная новость для Андрея — латышская полиция с благословения Москвы рыскает по городам России в поисках рижских омоновцев. В Сургуте арестован капитан Сергей Парфенов, вывезен в Ригу и брошен в застенок. Так что это не просто шуточки, надеяться на какую-то правовую защиту властей и закона — глупо. Надо скрываться.

— И все равно никуда я отсюда не уеду, — сжал кулаки Андрей. — Никуда.

— Тебе что, лучше сидеть в тюрьме иностранного государства?

— И в тюрьму я не сяду. В любом случае мы выполняли указы Президента СССР. Если я, выполнявший приказы — бандит, то тогда дважды бандит и преступник тот, кто отдавал эти приказы. В тюрьму добровольно я готов пойти только после того, как там окажется Горбачев. А раньше в их «Березовой роще» моего дерева не будет.

— Какой роще? — не понял замполит. Даже огляделся вокруг — они шли среди сосен, о березах здесь ничего не напоминало.

— А ты думаешь, латыши только сейчас задумали пересажать нас по тюрьмам? Как бы не так. Еще когда служил в Латвии, мы знали, что против ОМОНа разработана операция «Березовая роща». Цель — переломать нас по одному, как деревья. Подставить, оклеветать, спровоцировать. Одним словом — вырубить.

— Ну, вот видишь, сам все прекрасно понимаешь. Поэтому не дури и пережди хотя бы первое время. Потом решим, что делать. Держи пакет, здесь бутерброды, а это — отпускной и билет до Москвы, — Щеглов вытащил из кармана документы. Тарасевич, не глядя, отвел руку замполита.

— Нет, Сергей. Пусть против меня будет хоть весь мир, а не только Латвия, Россия и банда — я не тронусь с этого места.

— Ты слишком заметная фигура в городе. Тебе не скрыться. Уезжай, Андрей. Пересиди где‑нибудь.

— Я вот о чем подумал, — не слушая заместителя, ответил Тарасевич. — Я боюсь, что наше российское руководство возьмет пример с прибалтов и начнет из-за одного меня вешать собак на весь отряд. Держи, — он протянул Щеглову свое удостоверение. — Не доставим им такой радости. Я больше не командир. Я ухожу из органов, которые предают и продают своих офицеров. Я теперь — никто. И поэтому приговариваю убийц Зиты к смерти. Суда не будет, потому что суду прикажут их оправдать. Из-за меня. А теперь оставь меня одного.

— Андрей!

— Все! — губы Андрея запрыгали от сдерживаемого плача. Замполит уловил душевное состояние командира, подался к нему успокоить. Однако старший лейтенант отстранился: — Все. Спасибо за службу и дружбу. Дальше я один.

— Не уеду.

— Не глупи. Сохрани отряд. Это последнее, что у меня осталось на этой земле. А так — ни родителей, ни жены, ни родины, ни Отечества. Волк. Черный волк. А волку легче живется одному.

Развернулся и, не оглядываясь, пошел в лес. Просто в лес. Куда подальше. Волку и в самом деле в лесу надежнее.

Давно не испытывал Илья Юрьевич Карповский такого удовлетворения, как при появлении латышской полиции. Все-таки бог шельму метит, такие люди, как Тарасевич, просто не могут быть чистенькими — слишком большое самомнение вместе с оружием под рукой и огромными правами. Такие обязаны стать убийцами. Каждый должен получить свое, и если командир ОМОНа заслужил смотреть на мир сквозь решетку — нельзя мешать этому счастью. Год назад еще они сажали неугодных, теперь испытайте, господа патриоты, тюремные прелести сами. Демократия не мстит, она просто позволяет торжествовать истине.

И события в Москве это подтвердили. Народ восстал, защитил Белый дом и демократию, не позволил пройти красно-коричневой чуме. Страшно представить, что было бы, случись по-иному. Не хотел вспоминать, вычеркивал из памяти Илья Юрьевич первый день путча. Когда все уже знали о перевороте, в его кабинет без стука вошел первый секретарь горкома партии. Кивнул, здороваясь, деловито оглядел кабинет, замурованную нишу, картину с цветами и молча вышел. Это, как понял тогда Карповский, означало конец. Он бросился к нише, с ненавистью посмотрел на цветы. Неужели жена была права, когда просила поосторожничать?