Сергей Зверев - И не таких гасили

— Шуберт, — сказал Антонов и улыбнулся.

У него получилось! Он не проболтался!

А вот губы Темногорской искривились в антиподе улыбки — уголками вниз.

— Еще дозу, — приказала она дворецкому.

Тот заволновался:

— Не сейчас. Рано. Мы его убьем.

— Выдюжит. Коли!

После второго укола стол под Антоновым накренился, он соскользнул с него и, обмирая, с невероятной скоростью понесся в никуда. Музыка оборвалась. В пустоте не осталось ничего, кроме громогласного голоса:

— Константин?

Уснуть бы. Исчезнуть. Испариться.

Но голос не дает. Снова и снова сотрясает барабанные перепонки.

— Константин? Константин! Константин!!!

— Да… Да?

— Кто вы на самом деле?

— Я уже сказал. Капитан Заслонов. Отцепитесь от меня!

— Я хочу знать правду, — не унимался голос. — Всякий раз, когда ты будешь лгать, тебе придется слушать вот это…

Антонов вскрикнул. Чудовищный шум наполнил его черепную коробку. Скрежещущий, непереносимый визг, временами переходящий в завывание и скулеж. Нет! Нет! Нет! Только не это. Никакие нервы не способны выдержать подобную какофонию! Это выше человеческих сил.

Пытка звуком прекратилась. Мокрый от пота, Антонов услышал ненавистный голос, бесстрастно предупредивший, что с каждым разом громкость будет возрастать. Последовало несколько вопросов, на которые он дал прежние ответы, и ультразвук вновь начал буравить мозг подполковника, будто чудовищное сверло. Во вселенной не осталось ничего, кроме невыносимого страдания.

— Зачем вы здесь?

— Меня пригласили, — заорал Антонов. — Предложили работу. Мне нужны деньги.

— Ложь!

В наушниках раздался визг сотен тысяч тормозов, скулеж миллиона собак, писк мириад крыс. Все зло, существующее в мире, верещало и подвывало на пределе громкости, заставляя Антонова извиваться и корчиться в лучах хирургических светильников. Белый свет, белый шум, изнеможение и желание умереть.

Но мертвый он может проговориться. Поэтому надо жить и талдычить одно и то же, превозмогая боль и отчаяние.

— Я Заслонов. Наемник. Долги. Цепная реакция. Болото. Жаба.

— Еще раз. Правду!

— Заслонов… Жаба…

Это длилось даже не вечность, а дольше. Когда пытка закончилась и воздействие наркотика пошло на убыль, Антонов не испытал радости. У него не осталось энергии на простейшие человеческие эмоции. Он чувствовал себя выпотрошенной лягушкой, сквозь которую пропустили слишком сильный заряд электричества.

До него доносились голоса, мужской и женский, но кому они принадлежат, определить не получалось.

— Экстраординарный случай, — сказал мужчина. — Не думаю, что еще кто-то вынес бы двойную дозу в сочетании с ультразвуком.

— У него потрясающая живучесть, — сказала женщина. — И сила воли. Я убеждена, что ему удалось скрыть правду. Даже жаль уничтожать такой великолепный экземпляр.

— Неужели подарите ему жизнь, Белладонна?

— Да. На целые сутки. Или даже на двое.

Последняя фраза сопровождалась хохотом, который из женского превратился в демонический, раскатистый, сопровождаемый гулким эхом. Под этот хохот Антонов полетел в черный провал беспамятства.

Когда он снова открыл глаза, рядом никого не было. Он лежал на матрасе у сырой стены камеры без единого окошка. Невозможно было определить, который сейчас час и сколько времени прошло от допроса, но наркотическое опьянение еще не прошло полностью. Убедившись, что не способен мыслить связно, Антонов сомкнул веки и уснул.

В следующий раз его разбудил какой-то шум. Оказалось, это был собственный голос, хриплый, как карканье простуженной вороны. Подполковник лежал там, где и прежде, уже одетый и, к счастью, не обмочившийся. Проведя по щеке, виску и голове, он почувствовал шероховатость щетины и поморщился.

Ржавая низкая дверь отворилась, впуская полусогнутого Лося.

— Жри, — проворчал он, почти роняя на пол алюминиевую миску, так, что часть ее содержимого расплескалась. — Белладонна велела тебя покормить. Доброе у нее сердце. Лично я бы…

Дальнейшие слова заменил плевок. Хорошо, что не в миску.

— Пить хочу, — признался Антонов, потому что жеманничать или строить из себя сверхчеловека не было сил. — И отлить.

— Пить из синего ведра. — Лось кивнул в угол, куда Антонов до сих пор не догадался посмотреть. — Мочиться в красное. Не перепутай, Кутузов.

— А как насчет кофейку?

— Перебьешься, — отрезал Лось, начиная пятиться в открытую дверь.