Сергей Зверев - И не таких гасили

Мысль об этом приятно пощекотала самолюбие толстухи… и не только самолюбие. Беспрестанно ерзая на сиденье, она разрумянилась и покрылась липкой испариной. Обладание беспомощным, связанным пленником ее приятно возбуждало.

Сажая вертолет на площадку за домом, она повернула голову к Лосю. Почувствовав ее взгляд, он тоже повернулся к ней и осклабился, обнажая дыры вместо недостающих зубов. Дебил он и есть дебил. Отвернувшись, Темногорская стала размышлять, как поступит с Антоновым, когда он очнется.

Произошло это не так скоро, как она рассчитывала.

Свет был ослепительно-белым, режущим, проникающим сквозь глазные яблоки до самого мозга. Антонов решил, что он по-прежнему мчится в «Порше», который забрасывают сверху светошумовыми гранатами. Тогда почему так тихо? Наверное, он окончательно оглох.

— Павлина, — позвал он, не надеясь услышать свой голос… и услышал.

Из белизны выплыло круглое лицо Темногорской, перевернутое наоборот и оттого почти неузнаваемо.

— Павлину выпороли и посадили в карцер, — сообщила она.

В глазах Антонова ее подбородок находился на том месте, где должен торчать нос, а рот казался непривычно маленьким, искривленным в акульем оскале.

— Твари, — сказал пленник. — Она же совсем ребенок.

— Не такой уж ребенок, раз вступила в половую связь со зрелым мужчиной, — проговорила Темногорская. — Испорченный ребенок, развратный до мозга костей. Enfant terrible, как говорят французы. — Она улыбнулась, довольная тем, что нашла повод продемонстрировать свой прононс. — Но вы напрасно о ней беспокоитесь. Ее выпороли розгами, как она того заслуживает.

— Кому бы не помешали розги, так это вам, — пробормотал Антонов, обнаруживший себя раздетым догола и привязанным за кисти и щиколотки к операционному столу. — Для начала.

Его поместили в тот самый угол пыточной камеры, который он заметил во время ознакомительной экскурсии в подвал. Белый свет, белый кафель, сияющая чистота. И стеклянный шкафчик, заполненный черт знает чем.

Он подергал руками и ногами, убеждаясь, что освободиться невозможно. Наблюдающая за ним Темногорская довольно закудахтала:

— Даже не пытайтесь. И придержите язык. Я могу сделать вам больно, а могу — очень больно. Разница, смею заверить, огромная. И сознание вам потерять не удастся. Вы в отличной форме. — Она скользнула взглядом по его телу. — Отделались легкими царапинами, ну а шок благополучно прошел. Так что будете общаться со мной в здравом уме и трезвой памяти. Помните об этом и соблюдайте благоразумие, Константин. Вы ведь Константин?

Он не ответил. Подойдя к вешалке, Темногорская сняла огромный, как парашют, белый халат и деловито облачилась в него. К ней подошел дворецкий и что-то шепнул на ухо. Как и наверху, он носил перчатки, но на этот раз не нитяные, а резиновые, хирургические. Антонова начало подташнивать. Как любой нормальный человек, он боялся боли. Боли и осознания своей полной беспомощности. Никто не знает, как поведет себя под пытками. Сохранит мужество? Превратится в вопящий кусок мяса?

Антонов снова завозился на кушетке, понимая, как глупо выглядит со стороны: голый мужик, неспособный не то что постоять за себя, а даже утереть сопли, если приспичит.

Темногорская и Антон посмотрели на него, как могли бы смотреть два врача, наблюдающие за беспокойным пациентом.

— Что ж, — сказал подполковник. — Ваша взяла. Давайте договариваться.

Брови Темногорской поползли вверх, придавая ее физиономии не столько удивленное, сколько юмористическое выражение.

— Договариваться? С вами? О чем?

В ее голосе звучала вполне понятная ирония.

— Об условиях, на которых вы меня отпустите, — сказал Антонов.

— И что же вы мне можете предложить?

— Я откажусь от гонорара за убийство Шамиля.

Темногорская вопросительно посмотрела на дворецкого. Тот театрально развел руками. Тогда она вновь обратилась к Антонову:

— Извините, но я понятия не имею, о каком Шамиле идет речь. Если подразумевается знаменитый имам, то он умер своей смертью. Еще в конце девятнадцатого века.

Было не время обижаться на подначки.

— И еще троих уберу бесплатно, — закончил мысль Антонов.

Дворецкий смотрел на него непроницаемыми глазами насекомого. Темногорская пренебрежительно фыркнула.

— Я была более высокого мнения о ваших умственных способностях. Поинтереснее ничего не придумали?

— Нормальное предложение, — буркнул Антонов. — Не понимаю, чем оно вам не нравится.