Игорь Тарабукин - То втык, то ВТЭК…

Пять тысяч ртов всего пятью хлебами
Сумел Христос досыта накормить.
Сам этот миф не больше чем забавен,
Но может кой–кого и вдохновить!
Случается, иной наобещает
Молочных рек, кисельных берегов…
И цифры сыплет, удержу не зная,
Хотя в наличье — те же пять хлебов!

Себя распять
Готов раз пять
В критической решимости:
Признать,
Замять…
И жить опять
В святой непогрешимости!

При положительных итогах
Твердят обычно: «Слава Богу!»
А чуть итог иного сорта,
Спешат вину свалить на чёрта.
Так после очень разных лет
Бог сохранил авторитет!

— Я грешен, господи, и на руку нечист! —
Воскликнул плут. И слышит вдруг стенанья:
— Ну как не стыдно… Ты же атеист!
И плут с тех пор грешит без покаянья.

— Сезам, откройся! — молвил некто.
И ни малейшего эффекта.
— Я зять товарища Петрова! —
И отворилась дверь без слова.
Номенклатурное родство
Куда сильней, чем волшебство!

Иная вера как скала!
Не сокрушит её хула.
— Не сокрушит?
— Конечно, нет.
Ведь на хулу введён запрет!

Рядились люди, путая чертей,
Чтобы, влетев, замешкался нечистый.
А мы не верим в призрачных гостей,
Поскольку мы сегодня — атеисты.
Но не изжит обычай до конца,
И мы всё время путаем кого–то!
Глупец рядится в тогу мудреца,
Мудрец грустит в личине идиота…

Что может несуразней быть,
Чем, возведя клистир в божницу,
Лечиться для того, чтоб жить,
А жить затем, чтобы лечиться?!

— Что лучше? Рай души — нирвана
Иль, скажем, кафельная ванна?
— Конечно, ванна! Ляжешь в ванну
И погружаешься в нирвану.

Люблю тебя, немудрствующий зритель!
Твой ясный лоб, наморщенный слегка.
Какой–нибудь взыскательный ценитель
Пусть на тебя взирает свысока…
Он жалкий сноб! С ним муторно и сложно.
И много надо тратить лишних слов.
С ним надо быть предельно осторожным
И что–то знать…
А ты, брат, не таков!
Придя в театр, ты пьёшь в буфете пиво.
Когда ж со сцены что–то складно врут,
Ты, рот раскрыв, довольный и счастливый,
Рычишь соседу в ухо:
— Во дают!
Не мудрствуешь лукаво: так, не так ли,
Где истина, где просто мишура…
И завтра о посредственном спектакле
Заявят, что он принят на «ура».
И это будет высшим приговором,
Кивают на тебя, как на Христа…
Ах как нужна бездарным режиссёрам
Доверчивость твоя и простота!
Ты сущий клад! Затем и — на примете.
Иной спектакль одним тобой и жив!
Не будь тебя — и многое на свете
Давно уже пришлось бы сдать в архив…
И не таким ли зрителям бездумным
Наш старый мир обязан на века
И зрелищем костра Джордано Бруно,
И фарсом, где валяют дурака?!

Я живу от рожденья в аквариуме,
Где вода и песок — всё по норме.
Обитаю я с разными тварями
На сухом, перемолотом корме.
Нет ни бурь в этом мире заштиленном,
Ни ветров, ни волны, ни течения…
Прудовик, щеголяя извилиной,
Излагает свои поучения.
И по долгу моллюска–мыслителя
Говорит не спеша, с выражением,
Что вся истина — в этой обители,
А всё там, за стеклом, — отражение.
Что и кит на морях растревоженных
И любой головастик
Жить хотели бы так же ухоженно,
Но не всем суждено это счастье!
Шевелю плавниками я, слушаю…
Но стучит в моём рыбьем сознании
Мысль о том, что, наверно, не лучшее
Это наше стеклянное здание.
Что–то есть в этом доме искусственное,
Подчинённое чьим–то капризам…
Если б знать!
Но, закончив напутствия,
Наш мыслитель глядит в телевизор.

— На наш век хватит! — Молвил прадед
И стал рубить леса не глядя.
— На наш век хватит! — Молвил дед
И закоптил весь белый свет.
— На наш век хватит! — Молвил сын
И вылил в речку керосин.
— На наш век хва… — Открыл рот внук,
Дохнул и обмер.
Всё. Каюк!