Игорь Тарабукин - То втык, то ВТЭК…

Кошмарный сон охотнику приснился:
Стоит он посередь лесной поляны,
А вкруг поляны — девятнадцать ёлок.
Под каждой ёлкой — по большому зайцу…
— Где ж тут кошмар? Удача! Знай пали!
— Попробуй только! Девятнадцать зайцев!
У каждого из зайцев по двустволке,
И все стволы нацелены в тебя!
— Вот это сон!! И что же было дальше?
— А дальше что?! Охотник наш проснулся.
И до сих пор сидит, не шелохнётся.
В глазах застыла заячья тоска!

О счастье косой панегирики пел:
— Ах, свежая травка… Мечта! Объеденье!
А волк исподлобья на зайца глядел.
У волка о счастье своё представленье.

Он был скромным зайцем, добрейшим косым.
Свой след оборвал на просёлке…
Мы память о нём навсегда сохраним!

Лиса, покаявшись, дала публично слово:
— С разбоем — всё! Не трону и пера.
Вот разве лишь цыплёночка какого…
И то с согласья птичьего двора!
Какой был шум! Какое ликованье!…
Хмельной петух, усевшись на забор,
Кричал о гармоничном процветанье,
Какого не видали до сих пор.
Лиса довольна — каждый день к обеду
Пред ней пернатой живности гора:
Во имя кур, от имени наседок,
По порученью птичьего двора…
Лиса не дура.
Дуры куры!

Я чижа упрятал в клетку…
Это зло!
Но чижам в лесу нередко
Не везло.
Ищут, мечутся, а корму…
Тру–ля–ля!
А теперь ему сверх нормы —
Конопля!
Всё, что хочет, — цвет и корни!…
Щедрый стол!
Я и клетку попросторней
Приобрёл,
Окружил его заботой…
Где же свист?!
Взял и сдох он отчего–то…
Анархист!

В лесу известны все дела:
Орлу на уровне орла,
Грачу на уровне грача,
Сычу на уровне сыча…
А что там знает воробей,
Не представляю, хоть убей!

Природа нам из скудных сумм
Даёт здоровье или ум.
Вот почему во все века
Так трудно выжить дурака!

Кругом — дома… дома… дома…
Необжитого места нету.
Устало кружится в дымах
Малометражная планета!

В консервной банке с надписью «Закуска»
Пришло письмо в далёкий, дымный век:
«Привет тебе, жующий человек,
От самого последнего моллюска».

«Трибуна всё стерпит» — порой говорят,
Трибуна терпела три года подряд.
Терпела, когда, не сумняся ни в чём,
Сулили с неё производства подъём.
Скрипела, когда, об авралах трубя,
С неё обвиняли всех, кроме себя.
Терпела и в тот неприятный момент,
Когда прозвучал с неё дутый процент.
Но тут вдруг оратор, доволен и горд,
Сказал, что продукция вся — высший сорт!
Вот тут уж трибуна стерпеть не сумела
И, треснув, под бравым оратором села,
Поскольку о качестве это враньё
Теперь уже кровно касалось её!

За сахар, косточку с мясцом
Готов юлить, вилять хвостом.
У многих эта есть черта,
Нет, к сожалению, хвоста!

Границ тщеславие не знает.
Всё важно: прикус, профиль, фас.
Мы демонстрируем хозяев,
Они показывают нас.

Привык ходить на поводке.
Но, если лаять откровенно,
Вся наша жизнь несовершенна…
И поводок не в той руке!

Сел человек за стол с вином.
Собаке место — под столом.
Но вот потерян рюмкам счёт…
И всё теперь наоборот!

— Я в этом деле съел собаку! —
Твердил один хвастун со смаком.
Но если глянуть на дела,
Собака ма–ахонькой была!

Сижу. Смотрю. С азартом лаю…
А мне дают за лай под зад.
И я на время замираю…
Собачья жизнь, как говорят!

Здесь похоронена душа
Не боле медного гроша…
Душе пристало возноситься,
Но Бог решил не мелочиться!

Мечтал о бронзе все свои лета...
Покойный до последнего момента
И мнит себя сейчас под монументом,
Хотя над ним — обычная плита.