Пять в яблочко

Что же бы ты думал?

Не стал!

— Вылейте, — говорит, — тятенька, эту, можно сказать, отраву и вперед себе не дозволяйте.

Ну, вылить-то не вылили. Шутка сказать, почти восемь пудов на закваску убухали.

Прямо сказать, не наш это Микишка, да и все. Диву даемся. Как-будто его там подменили, а он все это с книжкой ходит да карандашиком на заметку берет.

Чудеса! Писатель, — провались ты совсем!

Ну ладно! Вот, стало-быть, быки!

Быки-то они быки, а пуще всего бабы надоедают. Известно, ни маслица на расход, ни творожку на завтрак, ни ребятишкам молока. Прямо сказать, хоть сам бычиную должность справляй, так и то ладно.

Вот тут-то Микишка и удумал.

Вышел на собрании, поклонился всем, да и начал.

— Дело это, — говорит, — совсем плевое, ежели всем сразу взяться, нужно только в бычиное товарищество вступить.

Все так и покатились со смеху.

В товарищи к быкам!

Стенька Хрипунов, — пес на слова — кричит: «Должность эта для меня самая подходящая. Председатель, принимай меня в первую очередь, только чтоб бабий табун побольше, да чтоб телки были!»

Одним словом, потеха!

Однако угомонились. Микишка опять за свое. Слушаем — дело говорит парень.

Помозговали этак еще собрания два, погалдел он с нами — пиши секретарь приговор. Подписалось нас человек несколько.

Ну и вот! Ходу нам не дают на деревне. Зубы скалят. Быками называют. Я уж на старости лет не рад, что и записался.

Когда — ладно! Взялся наш Микифор за дела. Бумажки это пишет. Деньги под квитанцию собирает. Три раза в город пешком ходил. Одним словом, старается.

И что бы ты думал? Довел ведь до дела, ешь его мухи!

Приходит бумажка нашему бычиному товариществу, прислать представителя к такому-то числу для подписи условия и получения быка и деньги, чтоб третью часть.

Вот это дело! Вот тебе и бычиные товарищи!

Перестали уж над нами смеяться. Всяк торопится к нам скорее записаться.

Выбрали ехать меня с Микифором. Ладно — поехали.

В город угадали аккурат к Первому мая.

Вот тут-то уж насмотрелся я, чего там городской народ вырабатывает. Это вот праздник, так уж праздник, не чета нашей Миколе али там пасхе!

Что у нас в деревне за праздник? Набьется это народу в церковь, — не повернуться. Попы гнусят, аж в сон бросит. Девки полушалки разглядывают. Парни на девок смотрят. Мужики дремлют. У баб ребята орут. Одни старухи стараются, а потом, как выйдут из церкви, разговеются да набузуются пьяные, — шум, драка, безобразье.

Здесь, в городе-то, совсем подругому. Порядок это, — флаги тебе всякие, музыка.

Народищу! Глазом не окинешь.

Застряли мы это с Микифором в переулке и стоим, глазеем. Идут мимо нас, да все рядами, с флагами, под музыку.

По первоначалу Красная армия шла, — чистые все — любо поглядеть! Потом рабочие, — мужики и бабы, да все рядами, да в ногу, — конца краю нет.

Потом эти самые кансамолы. Не поверишь, нагишом, в чем мать родила идут, только что подштаннички коротенькие. И девки с ними тоже в подштанничках. Стыда-то сколько!

Потом ребятишки с красными платочками, — пионеры, что ли, или как их там.

Ну и много же их прошло! Страсть! Дивился я тогда, какой у людей приплод богатейший.

А они рядами, да с барабанами, — отдай все, да мало. Идут и все враз айкают. Ай-ай-рай-рай, ур-ра! Только ничего не разберешь, про что выкликают!

Потом пошло разное на машинах. Насажено на них разного народу: и татар, и башкирцев, и хохлов. Деревенская девка одна с ними сидит, а на одной машине стоят, — один с молотком, другой с серпом — ни дать, ни взять сват Савелий, — за руки обнявшись, держатся.

Трахтор проехал с двулемешным плугом. Дыму это да грому сколько! Прямо страсть!

Чудно смотреть, как он с двулемешником-то по камням прыгает. Люди мне тут рассказывали, что десять десятин в день пашет.

Вот бы этакую карьку, да к нам!

Потом тюремная повозка проехала с решоткою в окне. Сидит в ней какой-то бедняга, люди сказывали мне, что он Мопра прозывается, да все платочком сквозь решотку машет и кричит. «Не забывайте нас! Не забывайте».

Ну и скупой же, я тебе скажу, городской народ. Ведь не поверишь, ни один ему ничего не подал. Хотел было уж я Микифору сказать, чтобы спрыгнул он да подал ему хоть кусочек, — оглянулся, а уж Микифора-то и след простыл.

А уж музыка зажаривает, просто удивление! На что моя кобыленка плоха, а и ту удержать не могу.

Долго они так-то шли. Солнце стало садиться. Я уж все ватрушки поел. Полез опять в кошель, яичко взять, а сумочки-то с бычиными деньгами и нет…