Пять в яблочко

— Надо будет в чайной «Волна» сегодня чайку попить с ситным, — сладко зажмурился Чиркин.

— Волна империализма, так сказать. Пусть бьется эта грязная волна…

— Винтовка вот у меня грязная, — заерзал на лавке Чиркин, — надо бы почистить, а то попадет…

— Конечно, товарищи, так сказать, наша страна богатая. И у них губа не дура…

— А плохо сидеть на «губе», — поморщился Чиркин, — не дай бог…

— Но как бы империалисты ни заваривали кашу, мы…

— Батюшки, — вскочил Чиркин, — да у меня же каша осталась, пойти дошамать!

И Чиркин под негодующее шикание с грохотом выбежал из зала.

Групповод.Товарищ Великанов, какую местность вы находите самой лучшей?

Великанов.Столовую.

Групповод. А как вы подразделяете сутки?

Великанов.Утренний чай, обед, ужин и сон!

— Чиркин, почему ты такой отсталый?

— Товарищи просят. Скажешь: товарищ, айда гулять, а он: «отстань, не мешай книжку читать». Ну и отстанешь!

— Правда ли, красноармеец Симулянтов без книги жить не может?

— Да, с утра хватается за «книгу больных»…

Общее собрание красноармейцев избирает правление клуба поднятием рук; правление же клуба нередко сидит целый год, сложа руки.

Правления клубов, избранные нахрапом, обыкновенно отличаются храпом.

Драмкружкам из всех постановок чаще всего удается одна, а именно: плохая постановка дела.

— Чегой-то наш граммофон душу раздирающе хрипит?

— Это он по смете убивается. Зарезали ее, бедную — иголок не на что купить.

Лекпом.Товарищ Чиркин, почему вы не желаете посмотреть в микроскоп?

Чиркин.Боюсь я, товарищ лекпом, как бы микроскоп число моих нарядов не увеличил. Мне нарядов и без микроскопа хватает!

— Ну, и оброс ты, братец! Который месяц не брился?

— Дык, ведь, сам же лектор намедни велел беречь растительность.

— У вас, кажется, читатели бережно относятся к книге?

— А что?

— Да ни одна книга не разрезана.

— А почему это на рояле — черные и белые клавиши?

— Дура! Если что печальное там сыгрануть, значит, на черных играют, а если веселое — на белых шпарят!

— А ваш громкоговоритель действует?

— Да… На нервы.

— И не стыдно тебе, Сидорчук, в церковь ходить?

— Да, ей-богу, я не ходил…

— Врешь. Я тебя в прошлое воскресение во время обедни у правого клироса видел.

— Товарищ Михрюткин, сколько ты сможешь пройти в походе?

— 50 грамм смело пройду.

— А сколько тебе потребуется хлеба для поднятия сил?

— Немного: всего два километра!

— Семушкин! Назови какой-нибудь рвущийся предмет.

— Лента в нашем кино.

— Чиркин! Считайте до десяти…

— Один наряд, два наряда, три наряда… десять нарядов.

— Не пойму, зачем это наш радиоприемник в ленпалатке в шкафу под замком лежит?

— А затем, чтобы не нарушал тишину!

— Пулькин. Назовите мне предмет, который движется быстрее пули…

— Картина в нашем кино, товарищ командир!

— Какой у Европы самый боевой вопрос?

— Конечно, вопрос о разоружении!

Что говорить — быть редактором центральной газеты нелегко. Очень даже беспокойное дело, скажем «Правду» или «Красную звезду» редактировать. А только Николаю Ивановичу Бухарину или уважаемому товарищу Феликсу Кону я считаю не в пример легче, чем нашему Степану Калпаченке — ответственному редактору ротной газеты «Красная протирка».

А если кто не сочувствует, пусть послушает, как мы выпускали первомайский номер.

Нужно сказать, что товарищу Колпаченке недавно вырезали грыжу, и он вернулся в роту только 27 апреля. Пришел — и первым долгом спрашивает:

— Ну, как газета?

— А никак, — говорят ребята, — что ей делается — целехонька. Как с февраля висела, так и сейчас висит.