Долго думал постовой, как изложить в рапорте причину задержания дежурному. И изложил так:
«…Задержан при попытке ограбления содержимого биотуалета изнутри, укрывшись от правосудия навесным замком с наружи».
Всем было весело, тем более, предыдущий задержанный, которого заставили убирать какой-то кабинет, попытался сбежать и застрял сверху между потолочным косяком окна и торчащими рёбрами решётки восемнадцатого века ковки. Вызвали пожарных, точнее сказать, борцов с огнём, а пожарные – это те, кто поджигает. К сожалению, МЧСа тогда ещё не изобрели. Те спросили его:
– -Чем застрял?
– -Лобком!! – ответил он со слезами на глазах. Его тоже спасли и отправили убирать сортир без оконный. Я же напротив, пошёл в отказ, заявив, что покончу свою жизнь, если они будут и дальше нарушать мои конституционные права. Они посмеялись над Конституцией и заменили наказание, на битие по почкам, после чего я стал ссаться по ночам. Зато сортир не мыл!! И мы уже через час бороздили просторы ночного Невского проспекта в поисках жизни…
Из цикла: (записки Бывалого Отпрыска Мирской Жизни (БОМЖа))
Занесла меня судьба временно в город герой. Санкт- Петербург, в благотворительное общежитие, в простонародья именуемая, как бомжатником. Дали мне шконарь, то бишь кровать, которую я пол месяца отбивал у местных алкашей-авторитетов, положив штук пятнадцать в больницу, прежде чем они от меня отстали. Трофеями являлись матрацы. Их у меня накопилось штук девять. Я их сложил один на другой и спал почти у потолка. Были и свои неудобства: очень уж перпендикулярно приходилось лесть, и я прислонил лестницу из дерева. Жизнь пошла своим чередом: Утро – вечер, обед – туалет и так каждый день. Платили мне и моему товарищу баклану Лехе Лысому, который за пятнадцать лет в зоне закончил два высших образования, за спокойное состояние нашего второго этажа. Зрением он не отличался и имел свои восемнадцать в минусе с его слов. А так как очков достать составляло труда с такими окулярами, то он сложил из имеющихся, путём прибавления, трёх оправ со стёклами и между собой связал их медным проводом.
Так он добился стопроцентного зрения. И стал я и все его величать с приколом восьми глазиком. Жили мы с ним семейно, как в зоне, короче говоря, корешились и делили хлеб по палам, правда, он мне отдавал почему-то больший кусок, либо уважал меня, либо откармливал меня для голодных блокадных времён, чтоб продлить свою жизнь, путём поглощения моей плоти. Каждое утро я, просыпаясь, находил на своём столе провизию на весь день и более. Старики и обитатели других возрастов, все практически сидевшие в местах, не столь отдалённых и не с малыми сроками: самый малый был лет пятнадцать, добровольно делились с нами своими пайками, приобретёнными разными путями мелких краж и подачек более богатых слоёв населения, так называемыми – домашними. Я всегда был против и возвращал данное обратно и поэтому они подносили дань тогда, когда я спал. Лысый же был рад этому вниманию и тоже стал жиреть.
В одно морозное утро я проснулся. Падал снег за окном. Вставать как обычно было лень, да и планов на приобретение денег не было ни каких, тем более со вчерашнего, и голова перестывала. Лысый как обычно, что-то читал в уме, двигаясь лишь нижней губой. И всё так и продолжалось бы, если не явления старого семидесяти летнего баклана-рецидивиста, матроса дальнего плаванья, пенсионера и бомжа Мефодия, с финскими корнями. Хочу заметить, что зеки обычно общаются кастами, как и в этом случае. И говорил он больше с кавказским, нежели с финским акцентом.
– -Ню щто, дармоеде, дрыхнем? – начал он с плеча. Я обернулся, Лысый припустил книгу. Прошла минута.
– -Чё надо, старый? – спросил Лысый и уткнулся в роман.
– -Бросай разглядывать досье, бери щегла, то есть меня, и пошли бухать. Я за четыре года, пенсию получил.
После его слов прошло около двух минут и у нас под ногами уже хрустел свежий снег. В дали виднелся магазин с раливухой, какого-то грузина. Мы зашли в него и заказали по двести. Вмазали и под тост Мефодия:
– -Татары, без пары не живут! – мы заказали ещё по сто.
Далее, после тоста старого:
– -Бог любить троицу! – мы осушили и эти рюмки. Далее общались мы молча, каждый сам с собой и только Мефодий не замолкал и рассказывал сам себе, как первый срок получил из пяти имеющихся. Мы были не вольными слушателями.
– -Пришёл наш корабль с Кубы. Я поехал к брату в деревню. Пили неделю. Вот по утру собрались к ключнице за денатуратом и пошли мимо дома, где, шла свадьба. Я поздравил их, а они меня послали на три буквы… Я осмотрелся и позади себя увидел кучу кирпичей, пока мой брат ходил за самогоном и топором, я всех камнями загнал в избу, боли ранение, да, невесте прям в лоб попал. После, начал обстрел окон. Куча не успела кончиться, как меня уже посадили на три года. Чё, ещё будете пить? – закончил он и по брел к барной стойки ширпотреба.
Читать дальше