Лион Измайлов - Курам на смех

В Англии наши артисты нашли в Гайд-парке сумочку и отдали её полицейскому. Тот сказал: «Зачем вы это взяли? Кто-то теперь будет это искать».

Гид, рассказывая о казни, показала на шею и сказала: «Ему отрубили это».

Там же, в Англии, в 1988 году, когда мы ездили в автобусе с нашей группой, один из туристов достал фотографию внучки, поднял над собой и сказал: «Пусть она тоже смотрит на Англию!»

По радио в 50-х годах передали: «Из тёмного леса вылезла тёмная, страшная, старая Гага-еба».

Если у них всё так плохо, а у нас всё так хорошо, то почему же у них всё так хорошо, а у нас всё так плохо?

Чем больше имеешь – тем хуже живёшь!

По знакомству ещё хуже, чем без знакомств. А без знакомств вообще никак нельзя.

Шпана подходит во дворе к владельцу машины: «Дядя, или плати сто рублей, или мы тебе на машине нацарапаем „Слава КПСС!”»

В город привезли и поставили памятник Ленину. По дороге отбили голову. Прислали с завода другую, и теперь одна кепка у Ленина в руке, а другая – на голове.

Я ему привёз лекарство из Ташкента. Позвонил, хотел отдать. Он сказал, что пришлёт шофёра. Я объяснил: такая-то улица, дом такой-то, подъезд около булочной, пятый этаж, 206-я квартира. Через час, когда я уже забыл о лекарстве, раздаётся звонок в дверь.

Парень спросил:

– Около Булачный здесь живёт?

– Кто-кто?

– Около Булачный.

Я задумался и сообразил:

– Может быть, около булочной?

Он посмотрел в записку и спросил:

– Точно, а около булочной здесь живёт?

Один японец сказал мне: «Если бы вы нам отдали Курилы, мы бы вам построили коммунизм».

Один ребёнок логично спросил: «Как же Иван-царевич может жить с лягушкой? Ведь он же её раздавит».

Гафт только поступил в «Современник» и не знал, что на гастролях с Валентином Никулиным никого не селят. А его, Гафта, поселили. Валентин Иосифович ложился спать в 22.00, причём трезвый. Никулин приходит в три ночи пьяный и начинает буянить. На третью ночь, когда Никулин пришёл снова в три, во тьме Гафт строго сказал:

– Не включай свет и ложись.

Тот ответил:

– Яволь.

И начал греметь.

Гафт психанул, вскочил, уложил Никулина на постель и закрыл ещё сверху подушкой. Утром Гафт просыпается, а на соседней кровати лежит совершенно незнакомый пьяный немец.

На гастролях в провинции, в деревне, есть было нечего. Игорь постучал в первую попавшуюся избу. Вышел мужик в рванье, валенках, ушанке и с сигаретой в зубах.

– Отец, – сказал Игорь, – на тебе три рубля, дай молока и хлеба.

«Отец» сказал:

– Хлеба сегодня не завезли, а молоко самим нужно для детишек.

Игорь говорит:

– Хозяин, мы сюда на гастроли приехали, есть нечего, помоги, хозяин.

«Хозяин» сплюнул, матюгнулся и сказал:

– Я те не хозяин, а хозяйка.

В Колонном зале я часто на концертах встречал балалаечника, который так интересно в оркестре играл на балалайке, что я всё время ходил смотреть на него. Он подпрыгивал, приседал, поднимал и опускал балалайку, при этом играл виртуозно.

Приехав с гастролей в Америке, я ему сказал при встрече, что вспоминал его даже в Америке.

Балалаечник сказал: «Спасибо, хорошо, что я хоть таким образом побывал в Америке».

В 70-х годах в университетском общежитии свирепствовал оперативный отряд. Ночами они проверяли, нет ли посторонних в комнатах. У одной девицы парень остался на ночь, и тут нагрянул оперативный отряд. Парень вылез в окно и спрятался на карнизе 12-го этажа, со всеми шмотками стоит в темноте. Оперативники никого не нашли, уже хотели уходить, как начальник увидел под кроватью мужские плавки, сказал второкурснику:

– А ну, выгляни в окно, посмотри.

Второкурсник выглянул и увидел своего дружка. Тот ему успел сказать:

– Молчи!

Второкурсник слез с подоконника и сказал:

– Никого нет.

Девица с криком:

– Как никого? – кинулась к окну.

Тот же друг Воловича рассказывал, что его послали на практику куда-то в тайгу под Братск. Он был там уже четвёртый месяц, изнывал от скуки и однажды пошёл на танцы. Танцы были среди таёжных кедров.