Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

Он взял с тумбочки, стоявшей у кровати, литровую бутылку c чаем и выпил ее всю под аплодисменты зала.

В этот момент вошел я — Волк.

— Здравствуйте, бабуся, — сказал я.

— Ой! Ой! Волк! Волк! — закричал Павка и выскочил из постели.

Любовь Аркадьевна запретила ему выскакивать и велела лежать под одеялом, но он не мог не показаться всем в ночной рубашке своей мамы, или, как он говорил, «в роскошном пеньюаре».

И вместо того чтобы зрители в зале вскрикивали от ужаса, понимая, что Волк съест бабушку, они хохотали навзрыд, глядя, как Павка в розовом кружевном пеньюаре скакал по комнате и кричал: «Ой, мама!»

— Идиот, — оказал я ему шепотом. — Мало того, что ты съел пирог, так ты еще не даешь мне съесть бабушку… Срываешь мне всю сцену…

И я набросился на Павла с криком:

— Вот я тебя сейчас съем!

Я схватил его и потащил под одеяло. Забросив его на кровать, я накрылся вместе с ним одеялом, полагая, что он останется незаметно там, а я высуну голову и скажу: «Какая была вкусная бабушка!» Но не тут-то было: Павка стал меня щекотать, и кричала в результате не бабушка, а Волк.

Наконец мне удалось заставить Павку прекратить свои шутки, и я высунул голову и сказал свои слова.

Вслед за этим я надел на себя бабушкин чепец и очки.

В комнату вошла Аня.

— Здравствуй, бабуся!

— Здравствуй, Шапуся! — оказал я. — Подойди ко мне и поцелуй меня, внученька.

Я ждал две недели этого момента. Я надеялся, что Аня поцелует меня при всех. Пусть она поцелует меня в лице Волка. Хоть так. Я мечтал об этом.

Но Аня сказала:

— Я боюсь тебя, бабушка. Почему у тебя так сверкают глаза?

— Это потому, что я смотрю на тебя, — ответил я. — Но совсем не по-волчьи, а нежно-нежно.

— А почему у тебя такие большие уши, бабушка?

Я посмотрел на Аню и опять забыл слова.

— Вы хотели оказать — это для того, чтобы лучше слышать тебя? — оказала Аня и сердито на меня посмотрела.

— Да, Анечка, — сказал я.

— Я, между прочим, не Анечка, а Красная Шапочка, — сказала она.

— Извини меня, — сказал я.

И наверно, все в зале, даже несмотря на то, что я в маске, видели, как я покраснел.

— А почему у тебя такие большие руки, бабушка?

— Чтобы обнимать тебя, — сказал я и обнял Аню.

Наконец-то! Какое это счастье!

Но Аня вырвалась из объятий Волка и спросила:

— А почему у тебя такие большие зубы?

— Чтобы съесть тебя! — закричал я. — Я съел твою бабушку и понял, что аппетит приходит во время еды. Сейчас я съем и тебя!

— Нет, не съешь! — закричала бабушка — Старицкий — и вылезла из-под одеяла.

— Ты с ума сошел! — зашипел я. — Я же тебя съел, куда ты лезешь?

— Он не съел меня, товарищи! — закричал Павка. — Не те времена! Нет такого волка, чтобы мог съесть нашу советскую бабушку!

В этот момент на сцене появились охотники — Навяжокий и Гурьев.

— Можете быть свободны, — сказал им Павка. — Бабушка не поддалась на провокации Волка, и Красная Шапочка тоже сразу его раскусила. Хватайте Волка, товарищи охотники, и мы все вместе отвезем его в зоопарк!

Штейдинг дал занавес.

Зрители бурно аплодировали.

А автор пьесы — Ваня Лебедев — прибежал за кулисы красный, как светофор.

— Ты провалил мне пьесу! — кричал он. — Ты все испортил! Ты превратил драму в комедию…

И Любовь Аркадьевна, хоть и смеялась почему-то, сказала:

— Так нельзя, Павел, это уже совсем не то. Ну что же это за бабушка?

— Я лично горжусь такой бабушкой, — сказал Павел.

Муся — девочка из младшего класса — пригласила нас к себе.

— Мои родители уехали на два дня в Петрозаводск, — сказала она, — и я одна дома. Можно устроить у меня вечеринку. Из моего класса будет только Вера Хлюстова, а вы можете пригласить кого хотите. У меня есть патефон и три пластинки: танго «Танголита», вальс-бостон «Рамона» и шимми «Электромиос». Сложимся по два рубля. Я и Вера организуем ужин. У меня могут поместиться десять человек. Значит, вы приходите восьмером.

Мы были в восторге. Мы — это Павка Старицкий, Бобка Рабинович, Шурка Навяжский и я. Решили пригласить Таню Чиркину, Иру Дружинину, Нину Седерстрем и Эллу Бухштаб…

— За дам платим мы, — сказал Старицкий.

— А где мы достанем деньги? — спросил я.

— Это уже второй вопрос.

Деньги достали довольно просто. Шурка продал папину «Историю искусств», Бобка загнал четыре марки мыса Доброй Надежды, а я разбил свинью (у меня была такая копилка) и достал все ее содержимое. Таким образом мы вручили Мусе шестнадцать рублей.