Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

— Кошку вы понимаете, — сказал я, — а человека понять не можете. И ваш господь тоже вам не поможет.

В это время на улице прогрохотал гром и сверкнула молния.

— Вот! — сказал Павел Кириллович. — Понял?

В Ленинграде, вернее, на его окраине, в Старой Деревне, пропив парка культуры и отдыха, на берегу Невы, находился буддийский храм. Этот храм был построен императором Николаем Вторым, и это, кажется, единственный буддийский храм в Европе. Его настоятелем был буддийский монах, почему-то по фамилии Теннисон, ходивший с красной бородой и гигантской палкой по городу. В храме стоял (вернее, сидел) огромный Будда с жемчужиной во лбу. Сюда приезжали монахи из Японии, Китая, Монголии и Тибета и совершали службу, ударяя в гонги и тряся колокольчиками. Но это бывало редко, а в остальное время храм пустовал.

Я и Миша Гохштейн увлекались естествознанием и каждое воскресенье с сачками отправлялись на пруды Каменноостровского парка ловить жуков-плавунцов, водяных паучков, улиток и зеленых лягушек, завезенных сюда еще во времена Екатерины. И однажды, возвращаясь со своим уловом из парка, мы зашли в буддийский храм.

Нам в нем очень понравилось. Понравилась тишина храма, огромный Будда и статуи маленьких Будд, гонги, запах каких-то благовоний. Что мы знали о буддизме? Почти ничего, кроме того, что буддисты стремились к состоянию нирваны, в котором они пребывали в полном покое, ни о чем не думая, наслаждаясь этим состоянием.

К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.

И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово — ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно стремились к нирване.

Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.

В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.

— Встать! — крикнул староста класса Лебедев.

Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.

— Что с Гохштейном и Поляковым? — спросила она испуганно.

Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.

— Вам плохо? — спросила она.

— Нам хорошо, — ответил я. — Мы находимся сейчас в нирване.

— Что это значит?

— Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, — оказал Миша.

— Мы имеем право на свободу вероисповедания, — сказал я.

— Встаньте и выйдите из класса, — сказала Ольга Ефимовна.

Мы подобрали свой мрамор и вышли.

Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.

Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:

— Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами — ни черта не делать и жить на шее у своих родителей.

Буддизм — это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинскому тоже. Ты будешь сидеть дома и готовить уроки.

Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было больно сидеть.

Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет «Красный Шапочки» — сказки Перро.

Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.

Бстал вопрос о распределении ролей.

— Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, — сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.

— Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.

— Мне еще рано играть маму, — сказала Ира.

— Но ты очень подходишь, — заявил Навяжский. — У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.

Уговорили.

— А кто же бабушка?

— Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, — сказал Старицкий.

— Какая же я бабушка?! — возмутилась Нюра. — Сам ты бабушка!

— Очень хорошо, — сказал Старицкий, — я с удовольствием сыграю бабушку.