Владимир Поляков: Моя сто девяностая школа

Вот уже пятьдесят лет, как я окончил свою школу. Сперва она называлась «Гимназия Л. Д. Лентовской», а потом — «190-я единая трудовая школа». Сегодня это «47-я Ленинградская средняя школа».

Сперва у нас был директор — Владимир Кириллович Иванов, с большой сияющей лысиной (которого мы звали «Помидор»), а потом вместо директора был заведующий школой — Александр Августович Герке (которого мы звали «Козел» за его бородку).

Но дело не в этом. Дело в том, что мы любили свою школу, своих учителей, своих товарищей. И я уверен, что именно школа научила меня тому хорошему, что есть во мне. (А тому плохому, что есть во мне, я научился вне школы.)

У нас были замечательные учителя, влюбленные в свой предмет, любившие нас и давшие нам первые понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо, а значит — понятия о жизни.

Из нашей школы вышло много интересных людей; и все они обязаны своими успехами нашей школе, нашим учителям.

А сколько героев Великой Отечественной войны училось в нашей школе!

Сколько чудесных тружеников вышло из нее — врачи, ученые, инженеры, именитые рабочие, педагоги, юристы, артисты, советские служащие.

Дорогая! Любимая! Родная моя школа! Спасибо тебе и низкий поклон за все!

Эти маленькие рассказы — не выдуманы. Все, о чем в них написано, правда. Это все так и было. И мне захотелось обо всем этом написать. И если я раскрыл кое-какие тайны, мои одноклассники и мои учителя меня простят.

Им я посвящаю эти рассказы.

Я родился в Петербурге на Петроградской стороне, в пятиэтажном доме на углу Большого проспекта и Гатчинской улицы. Тогда еще никому не приходило в голову, что город будет называться Ленинградом! Он даже именовался Санкт-Петербург. Потом, в дни войны одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, решили, что неудобно иметь русскому городу немецкое название, — и переименовали его в Петроград.

В дни революции стали ласково называть его Питер, а после смерти Ленина он стал Ленинградом.

Так вот, я еще застал его Санкт-Петербургом.

Наш дом не был ничем примечателен. Это был самый обыкновенный дом. В нем помещалась фотография. Ее вывеска была прикреплена к нашему балкону, и потому на балконе никогда не было светло. Отец просил снять вывеску, но фотография принадлежала хозяину дома, и он сказал: «Не нравится выезжайте».

После этого вывеска отцу понравилась.

Родители мои были врачами. Отец служил в армии, а мать в институте благородных девиц имени принца Ольденбургского — родственника государя Николая Второго.

Отец ходил в военной форме и даже носил шашку, которая была предметом моих мечтаний. Жили мы не плохо, но были, пожалуй, самыми бедными в большой семье наших родственников. Одна мамина сестра была замужем за нотариусом в Ростове-на-Дону — дядей Мишей, который иногда приезжал к нам в гости. Он всегда был в модном с иголочки сюртуке и носил в петлице маленькую белую хризантему. И всегда привозил в подарок огромную коробку шоколадных конфет. Другая мамина сестра была у него секретарем, а третья мамина сестра жила в Петербурге, не работала и была женой врача по женским болезням — доктора Штромберга, высокого представительного мужчины с неправдоподобно большими усами. Он приходил к нам и всегда по любому случаю громко хохотал. А потом возвращался к себе домой и бил тетю Лизу. Говорили, что он ее очень любит и бьет из ревности. Однажды он ударил тетю по голове бутылкой с молоком. Тетя обиделась и вышла замуж за инженера Вороновича.

У отца была только одна сестра — тетя Феня, которая жила с нами и помогала по дому. Но зато были братья. Один — инженер — жил в Москве, другой — еще в русско-японскую войну уехал в Америку, открыл там конфекцион дамского белья, остался в Америке на всю жизнь и забыл о своих родных. А третий брат — дядя Володя — окончил юридический факультет, но занимался совсем другими делами: он переписывал роли Шаляпину, а потом преподавал езду на роликах в Скетинг-ринге, потом танцевал на эстраде танец кек-уок во фраке и в цилиндре, потом работал контролером на железной дороге, ревизором столовых и журналистом по экономическим вопросам в «Вечерней газете». Это был очень веселый дядя, и я его любил больше всех. Интересно, что он, будучи в командировке в каком-то селе, влюбился в деревенскую девушку и, к ужасу всех родственников, женился на ней. Она была неграмотная, не умела даже подписывать свою фамилию и ставила вместо нее крестик.