Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

Он никогда ничего не писал и не читал в школе.

Но стал очень хорошим детским поэтом, и теперь его книжки с удовольствием читают в нашей школе. Он жил на Зверинской улице.

— Когда я окончу школу, — сказал Каценеленбоген, — я стану артистом и буду всех потрясать.

— Почему же ты за все время учения ни разу нас не потряс? Даже не попробовал, — сказала Паня Пищик.

— Потому что я скрывал свой талант. Я его показывал только своей маме, и она даже плакала.

— От твоего таланта?

— От того, как я читаю драматические произведения. Я ее волновал. Не будьте дураками и прекратите свой идиотский смех. У каждого есть свои желания, и ничего смешного в этом я не вижу.

— А я постараюсь стать ученым, — сказал мрачно Ваня Лебедев. — Я буду изучать рукописи Пушкина, Лермонтова, Толстого. Я хорошо разбираюсь в их почерке. И я наверняка найду что-нибудь неопубликованное.

— Третью часть «Мертвых душ», — сказал Розенберг.

— Она сожжена Гоголем, но не исключено, что где-нибудь затерялось несколько страниц рукописи, — сказал Ваня. — И острить на эту тему — глупо.

— Лично я буду строить корабли, — сказал Сашка. — И буду на них ходить в море, а может быть, и дальше.

— А я буду геологом и буду искать золото, — сказала Алла Корженевская.

— Не все то золото, что блестит, — заметил Павка.

— А я не все и буду искать.

— А я выйду замуж, — сказала Леля Берестовская. — Мой муж будет очень красивый. У нас будет шикарная квартира из пяти комнат, две собачки, кошечка и говорящий попугай.

— И ты будешь жить на Азорских островах и будешь принцессой, — сказал Розенберг. — Но имей в виду: и там произойдет революция, и ты будешь рыдать, но уже ничто не поможет. Таков конец всех капиталистов. Скоро тебе кончать школу, но ты ничему не научилась.

— Мне стыдно, что это говорит моя подруга, — сказала Ира Кричинская. — Единственное, что меня утешает, это то, что она дура.

— А я, наверно, буду врачом, — сказал Бобка. — И я постараюсь, чтобы все были здоровы. Даже Берестовская, если она, конечно, не уедет на Азорские острова.

— Что касается меня, — сообщил Навяжский, — то я буду инженером. Советская власть плюс электрификация. Я буду строить электростанции. Помните, как я исправил на той неделе короткое замыкание? Меня с детства тянет к электричеству. Я даже позавчера дома провел телефон из ванной в переднюю.

— Зачем? — спросил я.

— Чтобы, если нужно, поговорить, — сказал Шура. — Я поступлю в электротехнический институт.

— Если тебя примут, — заметил Штейдинг.

— Кого же туда принимать, если не меня?

— А я пойду в библиотечный институт, — сказала Элла Бухштаб. — Мне хочется стать библиотекарем. Я всегда буду жить с книгами. Что может быть интересней!

— А я буду гостем! — воскликнул Старицкий. — Я буду ходить ко всем вам в гости и узнавать, что вы делаете.

— А учиться? — спросила Гольцман.

— А учиться мне уже давно надоело.

Тут вошла в класс Любовь Аркадьевна и сказала:

— Займите свои места. Продолжим наши занятия. — И Павел так вздохнул, что она спросила: — Что с тобой, Старицкий?

— Немножко взгрустнулось, — сказал он. — Ничего. С годами это пройдет.

День начался не очень хорошо. Два дня назад мы ходили на экскурсию в Русский музей и смотрели там разные картины. Самое большое впечатление на нас произвела огромная картина в золотой раме, занимавшая чуть ли не всю стену, «Гибель Помпеи» художника Брюллова, в которой изображено извержение Везувия в этой самой Помпее, когда лава низвергается на город и рушит все на своем пути. На этой картине множество людей. Все в страхе. Люди бегут, валятся колонны — в общем, давка, ужас, столпотворение.

И вот сегодня на первой же перемене мы решили играть в гибель Помпеи. Что мы сделали? Мы перевернули стоявшую в классе вешалку, нагромоздили друг на друга несколько парт, сдвинули с места шкаф и с дикими криками начали толкать друг друга. Схватили Лелю Берестовскую и посадили ее на шкаф. Она оттуда вопила, а мы прыгали вокруг и орали.

Потом мы повалили на пол Леньку Селиванова, и началась «куча мала». Все кричали: «Караул!», Чиркина и Дружинина визжали, и все мы носились по классу и скакали по партам.

На шум, конечно, прибежала учительница из соседнего класса — Анна Григорьевна.

— Что у вас происходит? — спросила она.

— У нас тут гибель Помпеи, — сказал я, — и мы спасаемся.

— Глупая игра, — сказала Анна Григорьевна. — Гибель Помпеи — это большое несчастье. Это горе. И смеяться над этим не приходится. Вы представляете себе, что это такое? Разверзается земля, рушатся здания, огненная лава затопляет все, люди проваливаются сквозь землю, гибнут, и нет спасения. Разве это игра? Вы же взрослые ребята. Как вам не стыдно!