Андрей Казаков - Вкус боли

Мне край картины режет руку —
тащу её домой, как суку.
Повешу в солнце на стене,
стихи займутся в голове.
Я торт спеку из слов нехитрых
и строки в блюдца разложу.
Под чай наваристый, мохнатый
их весело друзьям скормлю.
И в этот миг былое вспомню —
как рифмой зарождался я.
Как жил, любил и небосводил
поэтом с именем Земля.

Что может быть прекраснее природы
под солнечным лучом или дождём?
Бокал вина, наполненный до края,
и женщина, танцующая в нём.
Что есть чувствительнее в мире
для тела, утомлённого трудом?
Бокал вина, наполненный до края,
и женщина, танцующая в нём.
Что нас спасает от поступков
людей с болезненным умом?
Бокал вина, наполненный до края,
и женщина, танцующая в нём.
Что обнажает наши страсти
в постели ночью или днём?
Бокал вина, наполненный до края,
и женщина, танцующая в нём!

Смокингов чёрных холодная поступь
в мраморе лестниц клубит на коврах.
ВИна на белом и женщины в красном,
роскошь любви в золочёных перстАх.
Музыки дождь, напоённый дыханьем,
свежею влагой струится в глазах.
ТАинства встреч рукотворных, оргАнных
запечатлелись в зовущих губах.
Танцы и страсть из казённой постели
маски сорвали, успех возымели.
Платья запрятались в тёмных углах,
члены вздымаются в мятых штанах.
Вина на белом и женщины в красном —
трапеза счастья на теле прекрасном
брызжет молозивом в юных соскАх,
лавою белой вскипает в ногах!
В этих мгновениях жизни для жизни
вспышками звёзд вне пространства Земли
ярче всего отражаемся мы.

Ушёл из жизни человек,
раскрыв собой её поспешность.
Земля дарует миг тепла души,
окутав позже в холодность и вечность.
И в свете дня горбОм чернеем мы,
венком прикрыв в заснеженной пылИ
родную горсточку судьбы,
как знак чудовищной игры,
в которой силы не равнЫ,
но правит, всё же, человечность.

Мутные воды Жёлтого моря
тайну Сеула хранят на просторе,
тайну великого края Земли
в мудрости тихой морской глубины.

* * *

Солнечные люди, добрая страна
во мне огонь любви рождают
без дыма едкого, летящего в глаза,
без чёрного остывшего угля.

* * *

Край на Земле во всей Вселенной
под солнцем сквозь туман цветёт
и превращает жизнью утомленье
в мгновение, которое зовёт.

* * *

Мысли спрессованы в мраморе,
страсти роятся в стекле.
Тело укрыто хьюндаями,
руки по локоть в икре.
Лабиринтами перламутровой устрицы
узкоглазые жёлтые улицы
вновь прорастают во мне.

* * *

Туман далёкого Сеула
мне в зимах душу бередит.
Ночных реклам огонь бушует,
во сне со мною говорит.

* * *

Страна желанного комфорта
и чистоты людских сердец
морской звездою украшает
мой берег жизни под конец.

Лепнина на доме,
ажурные шторы,
изящные формы железа
в стекле.
Но что-то не видится,
как-то не мыслится
в этом пейзаже
гармония мне.
И вот рисую я во сне
предназначением в судьбе
моря в пурпурной темноте,
леса в малиновой заре,
ветра в свободной высоте,
любовь с тобою на траве
в моём рождающемся дне!

Две фары бьют из черноты
гримасой сложенные дни —
те, что давно уже ушли
и те, что будут впереди.
Доверься свету и ползи.
Ведь лучше тёплых глаз
холодные лучи
укажут направление игры.

Всё осмыслено, всё написано.
Нет желания повторять.
От конкретного до абстрактного
«взять» давно перешло в «отдать»,
без тревоги добро терять.
Чем всеобщий покой взорвать,
если смысла нет всех в плену пленять?

Я разложу тебя звездой
под грозового ветра вой:
минуты нам даны судьбой
для достиженья главной цели.
А годы тянутся соплёй,
чтоб аккуратно мы поели,
поспали впрок, потом прозрели
и от работы сатанели.
ЗалИлись водкой и не в срок,
искали счастье, кто как мог,
согнув себя в бараний рог.
Потом хронически болели,
забыв про детские качели.
И лишь в конце над ямой спели
сочувствующие свиристели…