Андрей Казаков: Вкус боли

Гутаперчивые маски;
люди-куклы-маскарад;
я рождён случайной связью,
чтоб сказать всем,
как я рад
видеть праздник в чёрной туче;
пустозвонство в громких ртах,
чтоб свернуться снова в кучу,
выдохнув последний «Ах!».

Вглядываюсь в воздух
как-будто в воду,
ищу в нём светлые берега.
И, вот, заметил чью-то рожу.
Ха, так рожа то опять моя!
Вот так ищу поддержку и опору
в объектах окружающей среды.
Но нахожу всегда сквозь дни и годы
лишь только очертания свои.

С годами
дорога жизни
тянется лишь вспять,
напоминая тонкий аромат
цветущих яблонь и маслят
сквозь едкий дым и копоть
бензовоза.

Пламя камина в дымном венце
мысли рождает о нашем Творце.
Огонь будит жизнь,
огонь несёт смерть,
но снова мы смотрим в кирпичную клеть.
Горячий багрянец осеннего дня,
как фото в альбоме —
в нём жизнь вся моя.

Нет ничего прекраснее в природе,
чем молодые женщины весной.
Они летят сквозь пыльные дороги
с судьбой своей наперебой.
И юбками украшены макушки,
и волосы струятся к мостовой!
В волнении ангелы-хранители
и боги,
и беззаботны жертвы над собой,
мгновенную любовь рождая
под мчавшейся машины
вой.

Кофе с шоколадом, расслабляя дух,
говорить с собою заставляет вслух,
превращая мысли в тополиный пух.
И несет волнение на колесах вдаль,
шлейфом оставляя позади печаль.

Предметов множество
и звуки множатся,
и воздух разрежён
от их шагов.
Но вечно царствует
лишь теплота дыхания,
не оставляя за собой
навязчивых следов.

Стоит передо мною, возвышается,
прозрачностью кристалла обнажается,
лазурным малахитом освещается
легкоранимый, призрачно знакомый,
гранёный в вечность жизни мир!

Грохот гравия об визги металла.
Тянутся цепи из мозга костей.
На койке тюремной есть тоже свобода.
Только чуть меньше и чуть побольней.
И в жизни проезжей – повсюду решетки.
На них в зоопарке я тело давлю.
И так мне отрадно свой видеть прообраз,
что в пиве мороженку я утоплю.
А в реках кругом я сетей понаставил.
Себя окружаю флажками в лесу.
И все светофоры мне «красный» покажут,
а мент своим жезлом упрется в паху.
Шлагбаум на стекла налёг непосильно,
закрыв мне дорогу в надуманный рай.
В вагоне-купе я жую ностальгию,
в больничной палате пью слипшийся чай.
В коротком свидании наш час уже пробил
и дух расставания всегда нас венчал.

Из всех углов страшнее пятый.
В нем находИться тяжело.
Он нагноением чреватый-
там очень сыро и темно.
В мирУ известные четыре
угла,
как небо и земля.
Хождение по ним посильно
лишь сильным духом без ключа.
А пятый угол
между ними встроен.
Он днём, как жёлтая стена.
А ночью,
если спишь тревожно —
густая черная дыра.
В неё не надо опускаться.
А если уж попал туда —
то выгни спину дикой кошкой
и прыгай дальше —
в никуда.

Закрыв глаза, ваяю темноту.
И поднимаюсь в высоту
без вспышек звёзд, навязчивой луны,
забыв о том, где край земли,
пропитанный железом и людьми.
И в центре этой темноты
без шума, света и мольбЫ
рождаются мои стихи.