Николай Самойлов - Священные сонеты

В час чёрных мыслей, колдовства, разбоя
Суть древнего ученья постигал,
А ветер за окном, по – волчьи воя,
Со всей округи нечисть созывал.
Смиряя страх, сидел над фолиантом,
Порою носом в толстый том клевал,
Когда затих полночный бой курантов,
В окно чуть слышно кто – то постучал.
Я вздрогнул, сердце резво в бег пустилось,
Биеньем в грудь, все звуки заглушив.
Сказал себе: В окно ненастье билось,
А может, гость, про поздний час забыв.
На улице и сыро, и темно,
Поэтому стучится гость в окно.

Я твёрдо помню полночь декабря:
Дрова, сгорая, в угли превращались,
Они мерцали, тусклый свет даря,
Как змеи в танце, тени извивались.
Устав от страхов, ждал прихода дня,
Измучило меня ночное бденье,
Печали в сердце жалили меня,
Ленору помнил каждое мгновенье.
Я знал её весёлой и живой,
Лицо небесной кротостью сияло.
Она была моей земной звездой,
Прекраснее на свете не бывало.
Закрыла смерть за ней свои затворы,
Теперь лишь ангелы в раю зовут Ленорой.

По занавескам трепет пробежал.
Рождённый шёлком, еле слышный шелест,
То в темноте, немея, замирал,
То бился рыбой, рвущейся на нерест.
Я замер, шорох не оставил сил,
А стук в окно убил мою отвагу,
Внезапный ужас в камень превратил,
Теряя разум, стал белей бумаги.
Твердил себе: «Всё это мерзкий сон,
Не нужно страхам без борьбы сдаваться.
Стучится гость, погреться хочет он,
Пусти его, чего тебе бояться?
За дверью гость, с ним рядом никого,
Промок, продрог, впусти, согрей его»

Пока шептал, отвага в сердце крепла,
Тревога и волненье улеглись,
Как птица феникс, выпорхнув из пепла,
Душа бесстрашно устремилась ввысь.
Спросил у тьмы, от стука не робея:
«Мадам, иль сэр, прошу меня простить,
Не знаю, и у вас спросить не смею,
Зачем меня решили навестить»?
На всякий случай дверь открыл пошире,
Для храбрости, не перестав бубнить:
«Входите, грейтесь, ждёт камин в квартире,
Дров хватит, чтобы до утра дожить».
Лишь тьма была у дома моего,
Ночная тьма, за нею никого.

Молчанье ночи было нерушимым,
Казалось, погрузился в страшный сон,
Он был тягучим, липким, нестерпимым,
Как пытками, рождённый женский стон.
Стоял в кромешной тьме, ломая руки,
Но не сумел прогнать из сердца страх,
Потом, мои усиливая муки,
Прекрасный голос зазвучал в ушах,
Мне раз за разом слышалось – Ленора…
Казалось, ангелы, порхая в небесах,
Любимой имя, повторяли хором.
Потом оно возникло на губах —
Одно лишь имя, больше ничего
Не донеслось до слуха моего.

Когда я снова в комнату вернулся,
Тревога вновь сгустилась в тишине.
Раздался стук, я к двери повернулся,
Холодный пот струился по спине.
Звук стал слышней, отчётливей и резче —
Гость взялся за решётку на окне,
Теперь с ним разобраться будет легче,
Достаточно дойти до двери мне.
Шагнул вперёд, нахлынуло волненье,
Его, смиряя, открываю дверь,
Сковало плоть мою оцепененье,
Не оттого, что встретил рёвом зверь —
За дверью не увидел никого,
Лишь мрак кружил у дома моего.

Открыл окно, дрожа от возбужденья,
Из темноты черней, чем чёрный мрак,
Как важный лорд, вступило в дом виденье,
То ворон был, одетый в чёрный фрак.
Потрёпанный годами и ветрами,
Он был страшней, чем бурная гроза,
Пронзая мрак горящими глазами,
Уверено смотрел в мои глаза.
Войдя в мой дом, в поклоне не склонился,
Взмахнул крылом, на бюст Паллады сел.
Наглец, упрёк услышав, не смутился,
Как с пьедестала сверху вниз смотрел.
Сидел, смотрел, и больше ничего,
Ни звука не услышал от него.

Сказал ему с наигранным весельем:
Похоже, мрачный ворон, ты не трус,
Постриг хохол, готовясь к новоселью,
Но, вижу, горбит лет тяжёлый груз,
Тобою проведённых в царстве ночи,
Где правит всем безжалостный Плутон.
Он там живёт и царствует, как хочет,
От сотворения до нынешних времён.
Кто выгнал из гнезда тебя в ненастье,
Кто надоумил в дом явиться мой?
С тобой знакомство я сочту за счастье,
Мне имя благородное открой.
Клянусь его запомнить навсегда,
В ответ мне ворон каркнул: Никогда!