Песня
На лету звезду поймай,
Тайно корень мандрагоры
На ребёнка поменяй, [1]
Расскажи, кто в гневе ссоры
Рассёк дьяволу копыто,
Где от зависти защита,
Где на свете
Славил ветер
Ум за то, что быстр и светел.
Хочешь правду знать – дерзай,
Первый встречный не подскажет,
Десять тысяч дней блуждай,
Белый снег на кудри ляжет
Вот тогда, при возвращенье,
Мне расскажешь с возмущеньем:
Видел свет,
Женщин цвет,
Есть красотки, верных нет.
Если встретишь, то дай знать
Мне о той, что счёл ты кладом;
Впрочем, можешь и не звать,
Даже, если ходит рядом.
Пусть с тобой была примерной,
Станет лживой и неверной,
Пока буду
Ехать к чуду,
Раза три предастся блуду.
Wilt thou forgive that sin where I begun,
Which was my sin, though it were done before?
Wilt thou forgive that sin, through which I run,
And do run still, though still I do deplore?
When thou hast done, thou hast not done,
For I have more.
Wilt thou forgive that sin which I have won
Others to sin, and made my sin their door?
Wilt thou forgive that sin which I did shun
A year or two, but wallow’d in, a score?
When thou hast done, thou hast not done,
For I have more.
I have a sin of fear, that when I have spun
My last thread, I shall perish on the shore;
But swear by thyself, that at my death thy Son
Shall shine as he shines now, and heretofore;
And, having done that, thou hast done;
I fear no more.
Простишь ли моего зачатья грех,
Хоть был тот факт до моего рожденья?
Простишь ли тот, что навсегда отверг,
Потом всю жизнь страдал от сожаленья
Простив мне эти, ты не все простил,
Есть и ещё сомненья.
Простишь ли грех, которым соблазнял
Других грешить, став дверью к вожделенью?
Простишь ли тот, который избегал
Год или два, пока имел терпенье?
Простив мне эти, ты не все простил,
Есть и ещё сомненья.
Мой грех – мой страх; умру – порвётся нить,
Во тьме душа опору потеряет;
Клянись, что сын твой будет мне светить,
Сияя так, как он сейчас сияет.
Теперь, когда, узнав, простил мне всё;
Страх больше не терзает.
WHEN by thy scorn, O murd’ress, I am dead,
And that thou thinkst thee free
From all solicitation from me,
Then shall my ghost come to thy bed,
5And thee, feign’d vestal, in worse arms shall see:
Then thy sick taper will begin to wink,
And he, whose thou art then, being tired before,
8Will, if thou stir, or pinch to wake him, think
Thou call’st for more,
And, in false sleep, will from thee shrink
And then, poor aspen wretch, neglected thou
12Bathed in a cold quicksilver sweat wilt lie,
A verier ghost than I.
What I will say, I will not tell thee now,
Lest that preserve thee; and since my love is spent,
161’d rather thou shouldst painfully repent,
Than by my threatenings rest still innocent.
Убив меня презрением и взглядом,
Сочтёшь, что на тебя лишён всех прав,
Ты жить начнёшь так, как подскажет нрав,
Я призраком с кроватью встану рядом.
Когда другого нежно приласкав,
Ты будешь тлеть, как свечка, догорая.
А тот, чья ты сейчас, в притворном сне,
Решит, что хочешь ласки, пробуждая,
Глаз не открыв, придвинется к стене.
Обидившись, подобная листу,
Ты задрожишь в серебряном поту,
И превратишься в призрака. Поверь,
Что я скажу тогда, то не скажу теперь,
Не стану упрекать, и делать больно,
Хоть было бы раскаянье пристойно.
Боюсь, признав упрёк обидой кровной,
Себя сочтёшь в измене невиновной.
Прочитав в интернете рецензию Вадима Николаева на мой перевод, я согласился с автором. Николаев пишет; «Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» – одно из самых популярных среди переводчиков. Николай Самойлов, время от времени приближаясь к оригиналу, но гораздо чаще от него отдаляясь, создал свое собственное стихотворение. И что же? Лермонтов вообще великий поэт, но как переводчик он не состоялся; поэт в нем постоянно побеждал переводчика (согласно классическим идеям кармы, в следующей инкарнации Лермонтов, оставшись великим поэтом, а также великим прозаиком, должен стать и гениальным переводчиком). «Ворон» Николая Самойлова – это даже не вольная вариация (как, допустим, «Пьяный корабль» Артюра Рембо в переводе Павла Антокольского). В создании собственного стихотворения при попытке сделать перевод у Самойлова есть такой собрат по духу, как Борис Пастернак. Юрий Лифшиц убедительно доказал в своей статье («Литературная учеба», 2009, № 6), что знаменитый перевод Пастернаком стихотворения «Цвет небесный, синий цвет…» Николоза Бараташвили – вовсе не перевод, а оригинальное стихотворение… Николай Самойлов, подобно Пастернаку, определил свое стихотворение как перевод. Я поставил оценку 5-«Никак» (в смысле «Никакой перевод не получился»). Но сейчас у меня возникло желание изменить и повысить оценку. Самойлову я также желаю удачи в проявлении его бесспорного поэтического таланта».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу