Ду Фу - Ду Фу. В переводах разных авторов

Но страдала не только столица. На пограничных заставах Шэньси и Ганьсу, этих окраинных северо-западных областей империи, неумолчно гремели гонги и барабаны - сигналы опасности: они возвещали о приближении новых и новых отрядов уйгуров. На западные границы мчались правительственные курьеры с "оперенными грамотами", т. е. со срочными распоряжениями об организации отпора вторгавшимся тибетцам. 763-765 гг. были очень тяжелыми годами для этих областей страны, ставших ареной вражеских нашествий. Если добавить к этому вспыхивавшие то здесь, то там местные междоусобицы, захватывавшие даже "спокойную" Сычуань, то можно согласиться с Ду Фу: событий было столько, что их вполне хватило бы на целое столетие. Можно понять поэта: "не преодолеть печали!".

Эти слова сказаны в начале станса, и к этому же мотиву поэт возвратился в конце.

Последние два стиха снова возвращают нас к обстановке, в которой создан этот цикл: к осени в Куйчжоу. Время шло, "осенняя река холодна"; приближалась зима. Рыбы и драконы, обитающие в глубинах вод, воспринимают приближение зимы как наступление ночи и "укладываются спать" - прячутся в свои убежища до самой весны. Все затихает, замирает. Но не успокаивается сердце поэта: "родная страна... постоянно о ней мои думы". Так заканчивается этот исторический по своему содержанию станс.

Ворота дворца Пэнлай обращены к Наньшань.

Золотой стебель Чэнлу... там, где дожди и небесная

река.

На западе вижу вдали пруд Яочи... там нисходит

Сиванму.

С востока идет фиолетовая дымка... заполняет

заставу Хань.

Облака расходятся... фазаньи хвосты раскрывают

дворцовое опахало.

Солнце окружает чешую дракона... узнаю государево

лицо.

Лежу у реки... пугаюсь, как год вечереет.

А сколько раз у лазоревой цепи стоял при перекличке

у дворца.

Начиная с этого станса все меняется. Реальный план - картина осени в затерянном в горах укреплении - отступает. Отступает и "родных садов сердце" - воспоминания о своем прошлом. Отступает и "о родной стране дума" - картина состояния государства. На место всего этого выступают видения.

Высоко на горе красуется пышный дворец Пэнлай. Его главные ворота, а это значит весь фасад, повернуты к Наньшань - Южной горе, т. е. к солнцу. Вздымается ввысь - туда, где собираются дожди и протекает Небесная река, т. е. к самому небу, "Золотой стебель" - медный столб, увенчанный чашей Чэнлу, "принимающей небесную росу". Там, на западе - Яочи, Яшмовый пруд. В него сходит Сиванму, "Мать - царица Запада". С востока идет фиолетовая дымка. Вот она уже заполнила заставу Хань. Медленно расходятся облака - два сомкнувшихся пышных фазаньих хвоста-опахала над троном, - и в сиянии солнца сверкает золотая чешуя дракона... Узнаю лик самого государя.

Что это такое? Чанъань? Видение столицы? Как будто так. Пэнлай - это Дамингун, дворец за воротами Красного феникса, на горе Лунгоушань, т. е. один из загородных дворцов танских императоров. Его главные ворота, а это значит и он сам, обращены, как это и полагается, к югу - в сторону Наньшань, ныне - Чжуннаньшань, - Горы Юга. В дворцовом парке действительно был "Яшмовый пруд" - Яочи. У трона в парадном зале действительно было большое опахало, сделанное из пышных фазаньих хвостов. Когда обе половинки этого опахала раздвигались, перед всеми представал восседавший на троне император и в лучах солнца (трон был обращен на юг) действительно ярко блистал вытканный на его одеянии дракон. Но в видении поэта для омовения в Яшмовый пруд сходила не Ян Гуй-фэй, прекрасная фаворитка Сюаньцзуна, а Сиванму - "Мать - царица Запада", того таинственного "Запада" древних китайских легенд, который был для обитателей древнего Китая такой же страной чудес, каким был когда-то для людей Запада загадочный Восток. Один из правителей глубокой древности, Му-ван, пробрался в эту таинственную страну, был гостем "Матери - царицы Запада" и пировал с ней на берегу Яочи - Яшмового пруда {20}.

Но может быть, поэт здесь просто говорит образами древней легенды о том же парке Чанъань, и "Сиванму" просто поэтическое обозначение императорской фаворитки?

Можно было бы подумать и так, если бы не "застава Хань" и не "фиолетовая дымка", которая надвинулась на нее с Востока. "Застава Хань" никак уже не Чанъань, даже как-нибудь фигурально. Это где-то на далекой границе страны; пройдя ее, путник попадает на дорогу, ведущую именно на "Запад" - в ту самую неведомую, полную чудес страну, которой правит "Мать - царица Запада". Когда-то, также очень давно, страж этой заставы заметил странное явление: с Востока, т е. из глубины Китая, к заставе медленно надвигалось облако - дымка необычайной фиолетовой окраски. Он был мудр, этот страж, и сразу понял, что эта дымка возвещает, что к заставе приближается "Дао-жэнь" - "Человек Дао", "Человек Пути". И действительно, скоро у заставы показался восседавший на быке величественный старец. Это был Лао-цзы. Страж низко склонился перед путником, который, передав ему для покидаемой им страны "Дао дэ цзин" - "Великую книгу о Дао и Дэ", проехал заставу и исчез навсегда {21}.