Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Ни богатство, ни нищета не дадут мне Лейлу забыть,
Нет, не каюсь я, что любил, что я буду всегда любить!

Если женщины всей земли, блеском глаз и одежд маня,
На нее стремясь походить, захотят обольстить меня,—

Не заменит Лейлу никто… О друзья, мне не хватит сил,
Чтобы вынести то, что бог и любимой и мне судил.

Ей судил он уйти с другим, ну а мне, на долю мою,
Присудил такую любовь, что я горечь все время пью…

Вы сказали мне, что она обитает в Тейме с тех пор,
Как настало лето в степи… Но к чему такой разговор?

Вот и лето прошло уже, но по-прежнему Лейла там…
Если б злые клеветники удалились отсель в Ямам,

Ну а я бы — в Хадрамаут, в отдаленнейшие места,
То и там, я верю, меня б отыскала их клевета.

Как душонкам низким таким удается — чтоб им пропасть! —
Узы нашей любви рассечь, опорочить светлую страсть?

О Аллах, меж Лейлой и мной раздели любовь пополам,
Чтобы поровну и тоска и блаженство достались нам.

Светлый мой путеводный знак, — не успеет взойти звезда,
Не успеет блеснуть рассвет, — мне о ней напомнят всегда.

Из Дамаска ли прилетит стая птиц для поиска гнезд,
Иль над Сирией заблестит острый Сириус в бездне звезд,

Иль, почудится мне: ее имя кто-то здесь произнес,—
Как заплачу я, и мокра вся одежда моя от слез.

Лишь повеет ветер весны, устремляясь в ее края,—
К Лейле вместе с ветром весны устремится душа моя.

Мне запретны свиданья с ней, мне запретен ее порог,
Но кто может мне запретить сочинение страстных строк?

Не считал я досель часы, не видал, как время текло,
А теперь — одпу за другой — я ночей считаю число.

Я брожу меж чужих шатров, я надеюсь: наедине
Побеседую сам с собой о тебе в ночной тишине.

Замечаю, когда молюсь, что не к Мекке лицом стою,
А лицом к стоянке твоей говорю молитву свою.

Но поверь мне, Лейла, что я — не язычник, не еретик,
Просто ставит моя любовь лекарей с их зельем в тупик.

Как любимую я люблю! Даже те люблю имена,
Что звучат, как имя ее, — хоть сходна лишь буква одна…

О друзья, мне Лейла нужна, без нее и день — словно год.
Кто ее приведет ко мне или к ней меня приведет?

«Соседка, скажи, чем утешилась наша сестра
В долинной развилине, где Азахир и Харра?»

Сказала — и, видя, что нет ни врага, ни предателя,
Свернули с лужайки на гладкое темя бугра,

Где ветви свои опустили высокие пальмы,
А почва была от недавнего ливня сыра,

На листьях роса прилегла, как туманное облако,
Которого выпить не в силах дневная жара.

Сказала: «Когда б в эту ночь мои грезы исполнились,
И внука Мугиры наш дом приютил до утра!

Когда разойдутся докучные люди, — о, если бы
Нас тень осенила полою ночного шатра!»

А я говорил: «Дни и ночи о ней лишь я думаю.
Седлайте верблюдов! Сегодня в дорогу пора!»

А те увидали, что пыль под ногами верблюжьими
Клубится вдали, где отлогая встала гора.

Сказала соседка: «Гляди, присмотрись же! О, кто это
Плывет по пескам на верблюде белей серебра?»

И та отвечала: «То Омар, клянусь, я уверена.
Бурнус узнаю, я достаточно взором остра».

«Ужели?» — воскликнула. Та отвечала:
«О, радуйся! То встреча желанная, — будь же душою бодра!»

Любимая молвила: «Значит, желанья исполнились.
Легко, без заботы, без горести — словно игра…

Что он завернет в нашу сторону, я и не чаяла,
С одной лишь мечтой коротала свои вечера.

Но тайную встречу всевышняя воля ускорила,
Тревогу души успокоила вестью добра».

И спешились мы, и сказали приветствие девушке.
Потупясь, она приоткрыла ворота двора.

Сказала: «Салям! Для верблюдов укрытие темное
Найдется до часа, когда засияет Захра {120} 120 Захра — рассвет. .