Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Всевышний обратил к змее всевидящее око,
Благословляющую длань над нею бог простер.

И человек сказал змее: «Плати остатки дани,
Свидетель бог, не нарушай давнишний уговор».

Змея ответила ему: «Ты клятву сам нарушил.
Теперь я знаю, как ты зол, неверен и хитер.

Я смерть увидела в глаза и чудом избежала,
Случайно миновал меня отточенный топор».

Тише, Умейма! Я горькою думой объят,
Молча гляжу, как созвездья плывут на закат,

Тянется время, мне кажется: ночь бесконечна.
Дом я покинул, и нет мне дороги назад.

Сердцу изгнанника ночь возвращает заботы,
Полдень печален, а полночь печальней стократ.

Верен заветам родителя Амр-благодетель,
Сколько он милостей мне даровал и наград!

Знал я, что он победит, когда конным порядком
Высокородные шли — за отрядом отряд.

Мчатся герои в сраженье с отвагой орлиной,
Следом за войском стервятники в небе парят.

Сопровождают наездников хищные птицы,
Скоро отведают крови твоей, супостат!

Бой разгорается, грифы спустились на землю,
Сгорбясь, как старцы в пуховых бурнусах, сидят.

Все гассаниды отважны, сильны, без изъяна,
Только мечи их немало зазубрин хранят.

Эти мечи рассекают двойную кольчугу,
А из камней огневой высекают каскад.

Воинов бог одарил удивительным нравом:
Щедры они, а в бою не страшатся преград.

Слово господне живет в их Священном писанье, {66} 66 Слово господне живет в их Священном писанье… — Гассанидские князья исповедовали христианство.
Вера их истинна, каждый для каждого — брат.

В платье нарядном встречают они воскресенье.
Ладан и миро на праздник друг другу дарят.

Юные девы приветствуют их поцелуем,
И дорогими одеждами каждый богат.

Все одеянья белы, зелены их оплечья,
Тело холеное в пышный одето наряд.

Этот народ благоденствует, но не надменен
И не становится слабым от бед и утрат.

Спешьтесь, друзья, возле этих развалин с поклоном,
Если уместно почтенье к домам разоренным.

Пустошь вокруг, а ведь Нум здесь когда-то жила.
Ветер засыпал руины песком раскаленным.

Спрыгнув с верблюда, жилище я стал вопрошать:
«Где твои жители? Край этот был населенным!»

Камни могли бы о многом поведать — молчат,
Немы они, их молчанье понять нелегко нам.

Вижу я чахлые травы да мертвый очаг,
Нет ничего, что служило б от солнца заслоном.

Вспомнилась Нум. Как мы веселы были вдвоем! —
Рок нас еще не коснулся суровым законом.

Мы поверяли друг другу все тайны свои,
Все свои помыслы, как и пристало влюбленным.

Помнится: родичи Нум и собратья мои
Стали верблюдов седлать на рассвете студеном,

Нум на меня поглядела, был взгляд — как судьба,
Сердце мое от тоски задрожало со стоном.

Ночью слежу я, как звезды плывут на закат,
Свет их далекий ловлю я в просторе бездонном.

Что это — пламя костра или молнии блеск?
Нет, это лик моей Нум, затененный виссоном.

Сквозь покрывало сияет он мне по ночам,
Светится он в темноте перед взором бессонным.

Сколько я волчьих теснин миновал и равнин,
Сколько безводных пустынь под лучом полуденным

Я одолел на верблюде поджаром своем,
На быстроногом, бегущем по долам и склонам.

Кажется мне: на самце антилопы сижу,
Джинном испуганный, мчится он быстрым циклоном

Словно в Зу-Каре {67} 67 Зу-Кар — долина на севере Аравийского полуострова. иль Важдре отбился от стад
И без дороги плутает в краю отдаленном.

Ночь непогожая ливнем хлестала его,
Ветром, ломающим пальмы, слепым, разъяренным.

Он под деревья укрылся, чьи горьки плоды,
Ночь там провел, ненадежным доверившись кронам