Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Сколько раз я входил в заведение виноторговцев,
Там всегда был народ, и взрастала на вина цена.

Как приятно вино из еще не початого меха,
Когда чистой водой разбавляется кубок вина.

Хорошо поутру пить вино, обнимая певицу
И внимая напеву, которому вторит струна.

Петухи запоют на заре — осушаем по первой,
А потом по второй, когда все пробудились от сна.

Сколько раз пробирал меня ветер, зарю оседлавший,
Пробирала до дрожи рассветная голубизна.

Сколько раз на коне боевом устремлялся я в схватку,
Опоясавшись поводом и натянув стремена.

Сколько раз я в дозоре стоял на горе, а из дола
Пыль сраженья вздымалась, ложилась на склон пелена.

Солнце шло на закат, и опасности подстерегали
Там, где тонет во тьме теневая горы сторона.

Я спускался в низину, где конь мой меня дожидался,—
Конокрады не в силах поймать моего скакуна,

Я гоню его вскачь, и летит он быстрее, чем страус,
Покрываются пеной крутые бока и спина,

И сползает седло, и лоснится вспотевшая холка,
И с железных удил белой пеной стекает слюна.

Рвет, ретивый, поводья и весь над землей распластался,—
Так к воде куропатки летят, чтоб поспеть дотемна.

Я стар, но молоды всегда созвездья в небесах,
Умру — останутся дворцы, вершины, тень в лесах.

Был добрый у меня сосед, мой друг и благодетель,
Но он верблюда оседлал и странствует в песках.

Клянет жестокую судьбу, виновницу разлуки.
Мы все судьбе подчинены, мы все в ее руках.

Любой из нас жилью сродни: вчера здесь обитали,—
Остался брошенный очаг, и пламень в нем зачах.

Мы — как падучая звезда, чей свет недолговечен:
Мгновенна вспышка, яркий след — и что осталось? Прах!

Богатство, счастье, дом, семья — нам все взаймы дается,
Вернем свой долг — и мы ни с чем и, значит, ждет нас крах.

Как двойственны дела людей: одни все время строят,
Другие многолетний труд крушат в единый мах.

Счастливцы есть, они живут в довольстве, в наслажденьях,
Другие же свой век влачат в печалях и трудах.

Я сам немало долгих лет бродил, сжимая посох,
Бездомный, словно пилигрим, и нищий, как монах.

Согбен я, — кажется, стою коленопреклоненный.
Преданий столько я храню о давних временах.

Я стал похожим на клинок, чьи ножны обветшали,
Но сталь достаточно остра, внушить способна страх.

Никто от смерти не уйдет, и срок ее назначен,
Мы приближаемся к нему, блуждая, как впотьмах.

Со мной ты споришь? Но скажи, кто, уходя из жизни,
Вернулся к нам? Где ты слыхал об этих чудесах?

Тебя печалит наш удел: был юноша — стал старцем,
Но и достойный человек проводит дни в слезах.

Зови на помощь ворожей, гаданья все испробуй,—
Никто не в силах предсказать, что сотворит Аллах.

О, как преследует меня повсюду вражья злоба!
Не сплю в тревоге по ночам, туманят слезы взор.

Я беззащитен, как змея, обманутая другом,
Предание о той змее известно с давних пор.

Змея сказала: «Человек, давай вражду забудем,
Я стану дань тебе платить, скрепим же договор».

Змее поклялся человек, что не замыслит злого.
Носила выкуп день за днем она ему в шатер.

Осталось выплатить змее лишь небольшую долю,
Тогда подумал человек, что хитрость не в укор,

Что бог его благословил и наделил богатством,
И если обмануть змею, то это не позор.

Он беден был, но стал богат и серебром и златом,
Решил он: «Погублю змею!» — он был в решенье скор

Он взял топор и стал точить на каменном точиле,
Потом проверил он металл, достаточно ль остер,

К норе подкрался, подстерег змею в своей засаде,
Но промахнулся невзначай, хотя рубил в упор.